Пробирная палата

Паркер К. Дж.

Новость не вызвала у Леуская всплеска энтузиазма. Несколько лет назад, перед нападением на Перимадею, когда в лагере Темрая иссякли запасы пропитания и перьев, вождь отправил несколько человек, в числе которых был и Леускай, охотиться на уток. В общем, эти проклятые твари надоели ему по горло. В каком-то смысле Леускай оказался жертвой собственного успеха, запас уток казался неиссякаемым, на них охотились всеми известными способами: ставили силки, бросали сети, стреляли из луков, убивали из пращи, а некоторых, особенно глупых или чересчур доверчивых, ловили голыми руками.

На протяжении трех или четырех недель Леускай не делал ничего другого, а только сворачивал шеи противным птицам и ощипывал

тушки, ел их пропахшее рыбой жесткое мясо и нюхал их гнусный запах. Леускай ненавидел ощущение, которое охватывало его, когда он убивал уток, сжимая шею под клювом и поворачивая туловище еще и еще, по кругу, – пока они не задыхались. Иногда попадались экземпляры, казавшиеся почти бессмертными, продолжавшие жить даже после того, как им ломали шеи и разбивали головы и камни. Нет на свете существа, которое так же трудно убить, как раненую утку – в этом отношении с ней не сравнится ни бык-бизон, ни человек в полном защитном облачении. И вот теперь Леускай снова стоял перед необходимостью убивать и есть чертовых птиц, чтобы остаться в живых. Может быть, размышлял он, ему отведена роль ангела смерти по отношению к уткам, и именно затем он послан в мир. Тут Леускай провел аналогию между полковником Лорданом и племенами равнин. Если так, то бессмысленно пытаться уклониться от неизбежного.

Да, сказал Леускай, конечно, пойдемте и свернем шеи этим уткам. И они ринулись на болото.

Разумеется, они заблудились: озеро куда-то ушло, потому что на том месте, где его обнаружили разведчики, ничего не оказалось. Почти весь день пришлось потратить на поиски сбежавшего водоема, таскаясь по сырому, опасному болоту, теряя в трясине сапоги, падая в вонючую жижу, вытаскивая друг друга из цепких объятий бурого чудовища. Когда они все же набрели на озеро, Леускай сразу понял, что это другое – разведчики упоминали о холме у южной оконечности. А здесь никакого холма не было. Но озера мало чем отличаются одно от другого, и гладь этого покрывали утки. Тысячи уток, плавающих большими черными и коричневыми кучами, словно мусор, принесенный сюда мутным потоком первой летней грозы.

Когда Леускай и его люди вышли на берег, птицы не проявили ни малейшей склонности убраться подальше от опасности: они закрякали и немного подались от берега. Глупые, безмозглые утки.

Леускай провел короткое совещание. У них не было ни сетей, ни пращей, ни палок, ни собак, ни лодок, а следовательно, все привычные способы птицеубийства отпадали. Кто-то предложил стрелять в уток из луков. Но ему тут же возразили: стрел мало, а достать из озера те, что не попадут в цель, без лодок невозможно.

– Забросаем их камнями, – сказал кто-то еще, и так как ничего лучшего придумать не удалось, то единственный вариант был тут же проведен в жизнь.

Конечно, в искусстве бросать камни в уток Леускай не знал себе равных. Поблизости протекала река, впадавшая в озеро, так что о камнях беспокоиться не пришлось. Вооружившись метательными снарядами, охотники согласовали стратегию. У западного берега образовалась небольшая бухточка в форме лошадиной подковы, густо усеянная водоплавающими птицами. Утки будут обстреляны с трех сторон, в распоряжении стрелков около двадцати секунд, после чего темная стая поднимется в воздух, оглашая окрестности тревожными криками, хлопая крыльями, теряя перья, оставляя раненых и убитых. Если первая попытка не принесет желаемого успеха, у охотников, несомненно, будет возможность повторить ее на следующее утро. Весьма похоже на бомбардировку Перимадеи, причем Леускай и его люди играли бы роль требушетов – тех самых, ради которых их сюда и послали.

У самого Леуская не было абсолютно никакого желания устраивать спектакль еще раз. А потому он с особой тщательностью разместил свою артиллерию на берегах

бухты, ведь стоит спугнуть одну утку, как все остальные взлетят еще до начала атаки. Вот почему охотники подбирались к озеру с величайшей осторожностью, делая все возможное, чтобы не шуметь и не совершать резких движений. Несомненно, разработанный план имел все шансы на успех, так как отличался тактической грамотностью и осуществлялся людьми, имеющими некоторый опыт в подобного рода делах.

Наверное, все завершилось бы успехом охотников, если бы один из них не поскользнулся на кочке и не провалился в болото, прихватив с собой за компанию соседа. Так уж случилось, что в кустах, неподалеку от места происшествия, разгуливал селезень. Приглушенного крика сорвавшегося в топь бедолаги вполне хватило, чтобы перепуганная птица стрелой взмыла в небо. Несколькими мгновениями позже вся стая поднялась с озера, заслонив собой солнце, будто град стрел, посланных на город из-за крепостной стены. Леускай взревел от злости и огорчения, совершенно безобидно для уток описал широкую дугу и плюхнулся в воду недалеко от берега. Что касается уток, то они пролетели над деревьями, развернулись и устремились к середине озера, поднимая другие стаи, так что вскоре все озеро напоминало встающего с постели человека.

Имперский патруль, находившийся на другой стороне озера и отправившийся в лес, чтобы пополнить запасы дичи, пришел в ярость. Солдаты всю неделю предвкушали необременительную прогулку, дающую возможность совместить приятное с полезным, готовили тайком сети, прятали под доспехами пращи и уже вышли на намеченные для начала охоты позиции, когда что-то спугнуло птиц и безнадежно испортило обещавший быть таким чудесным вечер. Сначала сержант решил, что в случившемся виновата какая-нибудь лиса, но время для нее еще не пришло. Что же еще могло обратить в панику пять тысяч уток? Самым опасным, после лисы, разумеется, врагом для птиц является человек. А что делать человеку в запретной зоне? Оценив варианты, сержант приказал своим подчиненным заткнуться и не шуметь.

Вскоре выяснилось, что опасения оправданны. По другому берегу передвигались какие-то люди. Сержант не мог различить их лиц и не слышал, о чем они говорят, но это ему было и не нужно: само присутствие такого количества незнакомцев на приграничной территории указывало на противозаконность их целей. Его группа уступала чужакам в численности примерно в соотношении два к одному, если, конечно, подсчеты были верны, но зато обладала преимуществом внезапности, и, разумеется, в распоряжении сержанта имелись имперские тяжелые пехотинцы, что решающим образом влияло на соотношение сил. В Империи считалось, что один ее солдат стоит как минимум двух противников. Все это очень хорошо и полезно для поддержания высокого боевого духа. Но ведь в этом еще надо убедить и своих, и чужих. На практике же задача сержанта состояла в том, чтобы проповедовать одну доктрину, а полагаться на другую. Единственная альтернатива заключалась в возвращении в лагерь – полтора дня пути по болотам – и передаче права принятия решения капитану Суриа, что влекло за собой трех– или четырехдневную задержку и резко понижало шансы обнаружить нарушителей границы на том же месте.

Решающим фактором стала мысль о необходимости объяснения капитану Суриа, как и почему отряд вообще оказался у озера, лежащего в стороне от намеченного маршрута. Отвечать на неприятные вопросы было бы легче, если удастся изгнать врага с территории Империи и предстать перед начальством в роли героя. Конечно, такой вариант тоже не свободен от недостатков – в Империи одобряли и поощряли героизм, но не любили самих героев, – но за более чем тысячелетнюю историю ни один герой не предстал перед судом военного трибунала по обвинению в охоте на уток.