Проблема «бессознательного»

Бассин Филипп Вениаминович

Расхождения же во мнениях по поводу конкретных особенностей установок, их отношения к активности созна­ния и к процессам высшей нервной деятельности еще, вероятно, долго будут стимулировать дискуссии, в которых проблема «бессознательного» нуждается для своего даль­нейшего развития, быть может, даже больше, чем какая-либо другая.

§84 О необходимости связи понятия установки с теорией психологической структуры целенаправленного действия

Школой Д. Н. Узнадзе теоретически и экспериментально разработана общая теория установки. Вместе с тем при рассмотрении идей и работ этой школы становится очевид­ной определенная ограниченность возможностей анализа проблемы установки, если подобный анализ придержива­ется лишь традиционных психологических методов и по­нятий и отвлекается от современного понимания принци­пов функциональной организации действия. Ограничен­ность эта заключается прежде всего в том, что при тради­ционном психологическом подходе, правильно рассматри­вая установку как выражение «готовности» к активности определенного типа, исследователи наталкиваются на серьезные трудности при любых попытках конкретиза­ции этой идеи. Они останавливаются по существу на этой констатации, не будучи в состоянии ее

далее теоретически углубить [52] . Мы напомним поэтому ход мысли, указавший, каким образом уточняется представление об установке, если анализ этого представления связывается с некоторы­ми положениями, вытекающими из современной теории психологической структуры целенаправленных действий.

52

Это обстоятельство хорошо, по-видимому, понимается и самой школой Д. Н. Узнадзе. Доказательством этого является монография И. Т. Бжалава [21], в которой содержится попытка развить представление об установке на основе данных современной теории биологического регулирования и принципов кибернетики.

§85 Недостаточность определения установки как «готовности к действию»

Зарождение и первые этапы развития понятия «установ­ки» оказались тесно связанными со стремлением дать более точное описание особенностей движений и статики тела. Paillard, например, указывает [195], что понятие «установка» впервые появилось в западноевропейской ли­тературе в работах авторов, изучавших художественные приемы итальянского изобразительного искусства и стре­мившихся найти особый термин для обозначения поз тела, выражающих «определенное душевное состояние». Затем смысл этого понятия существенно изменился, однако еще долгое время оно употреблялось преимущественно в связи с анализом движений человека. В последние десятилетия его истолкование определялось смутно осознаваемым по­ниманием его связи с теорией эмоций и поведения, резким расширением сферы его применения и, как неизбежное следствие, все более острыми разногласиями при попыт­ках его определения [53] .

53

Эти разногласия вытекали не только из расхождений в области методологии и традиций психологического исследования. В качестве осложняющего фактора здесь выступали также момен­ты, относящиеся к особенностям семантики различных языков. Смысловые оттенки, присущие русским словам «установка» и «ин­тенция», грузинскому «ганцхоба», французским «attitude» и «predisposition», английским «attitude», «expectancy» и «set», немец­ким «Einstellung» и «Haltung», неоднозначны. И эта неоднознач­ность, созданная естественной эволюцией языков, является фактом, который неизбежно предшествует любой форме психологического анализа. Последний может эти оттенки учесть и сохранить (в кон­кретной истории понятия «установка» он от них скорее отталкивал­ся), он может их уточнить и тем самым преобразовать. Но он лишь с большим трудом может их полностью исключить. Поэтому задача выяснения и тем более идентификации смысла, который придается на разных языках понятию «установка», по очень многим при­чинам является нелегкой и требует предварительного не только концептуально-психологического, но и чисто лингвистического ана­лиза. Ведь согласно изящному выражению Guillaume «язык — это уже теория» [195, стр. 181].

Тем важнее, однако, что несмотря на эти расхождение мнений, несмотря на взаимную независимость развития отдельных языков, обусловившую лингвистическую дифференцированность смысловых оттенков термина «установ­ка», и несмотря на, может быть, еще большую взаимную независимость развития психологических концепций, ха­рактерных для разных школ, оказалось возможным все- таки довольно единодушно наметить, что же является в понятии «установка» хотя бы формально главным.

Отвечая в 1955 г. на этот вопрос, А. С. Прангишвили [70] в строгом согласии с охарактеризованными выше пред­ставлениями, введенными в советскую психологию Д. Н. Узнадзе, подчеркнул связь установки с «готовностью субъекта к определенной деятельности». Эта готовность понималась им как важнейший фактор организации любой формы приспособительного поведения и принципиально противопоставлялась схеме неопосредованной связи между стимулом и реакцией. Для того чтобы яснее оттенить сходство намечающихся на сегодня подходов к проблеме уста­новки, следует напомнить, что на специальном симпозиуме, посвященном анализу теории установки, состоявшемся несколько лет спустя в Бордо, прозвучали очень сходные мысли. Paillard было, например, указано [195], что при всем разнообразии смысловых оттенков, которые придаются понятию установки, неизменным в этом понятии остается указание на «предрасположение» субъекта ориентировать свою деятельность в каком-то определенном направлении. Paillardакцентировал организующий и селективный характер установка, создание ею «тенденции к определенно­му типу активности», в смысле, который придавался ана­логичному представлению еще в 30-х годах Allport, а так­же Binet, Wallon и многими другими. Близкие определе­ния «установки» были даны в литературе во многих дру­гих случаях.

Отметив это совпадение подходов, следует, однако, сра­зу же обратить внимание на то, что оно имеет скорее фор­мальный и потому поверхностный характер. Определение установки как «готовности» не предрешает истолкование этого понятия по существу и поэтому оказывается одина­ково пригодным для самых разных в методологическом от­ношении направлений — от Kulpe, Ach и Marbe, до Allport, Wallon и Fraisse. За согласием, что установка представ­ляет собой «готовность», могут скрываться самые серьез­ные расхождения, по поводу существа и закономерностей динамики этого феномена, например по поводу того, какие системы в эту готовность вовлекаются; имеем ли мы здесь дело с активацией только частных функций или с более глубокими глобальными сдвигами, затрагивающими лич­ность субъекта; как следует представлять взаимоотноше­ния установок, одновременно или последовательно возникающих в разных областях приспособительной деятельно­сти; является

ли установка понятием только описатель­ным или также объясняющим; какое место занимает уста­новка в структуре деятельности: предваряет ли она дейст­вие или же сама лишь постепенно формируется в процессе целенаправленной деятельности и оправдано ли рассмотре­ние обеих этих возможностей как альтернативы; какова связь между установкой как готовностью к избирательному реагированию и рефлексом как реализацией этой готовно­сти; является ли установка актом сознания или, напротив, ее следует понимать как компонент только неосознавае­мой приспособительной деятельности и адекватно ли и здесь строго альтернативное решение; каковы критерии разграничения между понятием «установка» и близкими к нему понятиями «мотив», «привыкание», «динамиче­ский стереотип», «роль» (в смысле, придаваемом этому по­следнему термину Moreno, Mead, Sarbin); каковы качест­венные особенности типической установки, закономерности ее образования, пластических перестроек, угасания и т.д.

Перечень подобных вопросов можно было бы значи­тельно увеличить. И нетрудно показать, что по поводу многих из них существуют серьезные расхождения мнений даже среди тех, у кого определение установки как «готов­ности к действию» никаких возражений не вызывает.

Такое положение вещей заставляет отнестись с внима­нием к тезису, который в советской психологии особенно подчеркивался в последние годы все той же школой Д. Н. Узнадзе, а также А. Н. Леонтьевым, и по которому адекватное раскрытие представления установки возможно только в рамках более широкой психологической концеп­ции — учения о функциональной структуре действия в це­лом. При завершении дискуссии по проблеме установки, происходившей в 1955 г. в Москве, А. С. Прангишвили, на­пример, указал, что установка отражает только определен­ную хотя и первостепенно важную особенность всякой приспособительной деятельности, а именно «ее конкрет­ную направленность». Отсюда достаточно ясно, что и с по­зиций теории Д. Н. Узнадзе проблема установки не может решаться в отрыве от более общего понимания структуры деятельности, что истолкование этой проблемы неизбежно предопределяется подобным более общим пониманием. Можно было бы привести многие высказывания, сделан­ные в аналогичном духе также А. Н. Леонтьевым [51] и др [54] .

54

За рубежом эта же позиция была очень четко сформулиро­вана на симпозиуме в Бордо (1959) Moscovici: «Является сомнительным, правомерно ли обсуждать понятие установки, если можно так выразиться, "в себе". Когда возникает вопрос, нужно ли предпочесть монистический или плюралистический подход, является ли установка категорией описательной или объясняющей, ответить правильно можно, только опираясь на определенную концепцию поведения» [195, стр 131]. В другом месте Moscovici указывает, что и о внутреннем единстве разнообразных установок можно гово­рить, только уточнив предварительно, на какую именно теорию деятельности опирается анализ.

Это логическое подчинение теории установки более ши­рокой теории функциональной организации действия име­ет принципиальное значение. Констатируя его в данном случае как итог развития уже не кибернетического, а соб­ственно психологического направления мысли, мы возвра­щаемся тем не менее к аспекту рассмотрения очень близ­кому, если не тождественному, тому, который уже был на­ми проанализирован выше и привел к пониманию установ­ки как системы тенденций, вытекающей из существования «критериев предпочтения» или «программ», интимно включенных в процесс переработки йнформации, придающих определенную «значимость» поступающей информации и тем самым превращающих эту информацию в фактор ре­гуляции.

Такое понимание подчеркивает, что установка — это, безусловно, нечто большее, чем просто «готовность» к раз­витию активности определенного типа. Ее функцией яв­ляется не только создание потенциального «предрасполо­жения» к еще не наступившему действию, но и актуальное управление уже реализующейся эффекторной реакцией (или сенсорным отражением). Именно это обстоятельство недоучитывалось многими старыми психологическими кон­цепциями установки, возникшими до появления современ­ной теории биологического регулирования, и оно не могло не обусловить существенную в некоторых отношениях ограниченность старых концепций.

Сказанное выше можно резюмировать следующим об­разом.

Экспериментальными исследованиями школы Д. Н. Уз­надзе было показано, что установки, которые могут субъек­том не осознаваться, способны тем не менее влиять на аф­ферентные и эффекторные процессы, антиэнтропически изменяя функциональную структуру последних в соответ­ствии с предшествующим опытом. Поскольку установки могут формироваться на основе обобщенного восприятия действительности, они нередко выступают как факторы, которые обусловливаются конкретным психологическим содержанием предшествующих переживаний и наряду с объективными воздействиями в свою очередь предопреде­ляют содержательную сторону предстоящих переживаний.

Традиционные приемы психологического анализа по­могли выявить закономерности динамики установок и формы проявления последних в поведении. Однако они не­достаточны, если возникает необходимость установить бо­лее точно роль установок в структуре действия. Для того чтобы понять эту роль, необходимо подойти к проблеме установки в несколько ином плане: с позиции современ­ного понимания принципов регулирования и функцио­нальной организации целенаправленных приспособитель­ных актов. При таком подходе удается более точно опре­делить основные функции установок, а тем самым, следо­вательно, и функции процессов высшей нервной деятель­ности, остающихся неосознаваемыми.

§86 Идея опосредованности связи между стимулом и реакцией в классической нейрофизиологии

Представление об установке, как мы это уже отметили, еще не приобрело «прав гражданства» в современной ней­рофизиологии. Если некоторыми из наших ведущих нейро­физиологов, в частности Н. А. Бернштейном, П. К. Анохи­ным и группирующимися вокруг них исследователями, оно было включено во многие их теоретические построения, то со стороны других оно продолжает встречать скорее скеп­тическую оценку и непонимание его необходимости. Пред­ставляется целесообразным проследить причины, которые вынуждают нас обращаться к этому понятию при разра­ботке вопросов, относящихся к теории структуры действия.