Проблема «бессознательного»

Бассин Филипп Вениаминович

Бросая ретроспективно взгляд на развитие представле­ния об установке, можно заметить, что идея, составляю­щая логическое ядро этого понятия, стала проникать в ней­рофизиологию на протяжении последних десятилетий в разных формах, сохраняя обычно специфические черты той школы или того направления мысли, которые эту идею в соответствующем случае выдвинули. Анализ отношения проблемы установки к проблеме функциональной структу­ры действия целесообразно начать с определения именно этой основной идеи.

Говоря о последней, мы имеем в виду положение о том, что реакция организма является не непосредственной функцией стимула, а опосредована определенными «про­межуточными» факторами, тесно связанными с состояни­ем системы, на «вход» которой оказывается воздействие. Нетрудно показать, что подобное представление имеет глубокие корни как в психологии, так и в нейрофизиоло­гии, будучи неоднократно

высказано очень разно ориенти­рованными исследователями. Опуская многочисленную относящуюся сюда литературу, мы остановимся в этой связи только на одном моменте, анализ которого облегчит даль­нейшее изложение.

До настоящего времени зарубежные авторы делают иногда попытки обосновать упрощенное представление, по которому рефлекторный принцип связан якобы неизбежно с механистической концепцией прямой (непосредствен­ной) связи между стимулом и реакцией. Такое толкование, исходящее из уст критиков рефлекторной концепции, по­могает, возможно, развитию мысли тех, кто его высказы­вает, оттеняя своеобразие их подхода, но достигается это преимущество ценой ухода от темы спора, так как возра­жения сторонников подобного толкования направляются против скорее воображаемого, чем реального противника. Именно в таком положении оказались, говоря о борьбе «двух школ», в частности, авторы очень вдумчиво и инте­ресно во многих других отношениях написанной книги «Планы и структура поведения» Miller, Galanter и Pri­bram [208].

Основным недостатком подобной критики рефлектор­ного принципа является то, что при ней смешиваются два существенно разных момента: а) представление о самом факте зависимости реакции не только от стимула, но и от «опосредующих факторов» и б) представление о том, како­ва природа этих факторов и каковы закономерности их влияния. Можно уверенно утверждать, что первое из этих представлений (и, следовательно, понимание всей неадек­ватности идеи непосредственной зависимости ре­акции от стимула) возникло уже на самых начальных эта­пах научного применения рефлекторного принципа в ней­рофизиологии, т. е. уже в период первых работ И. М. Се­ченова. То, что характер (направление, быстрота и сила) реакции, возникающей, например, у спинальных лягушек, зависит не только от особенностей стимула, но и от такого «опосредующего» фактора, как исходное положение раз­дражаемых лап было показало (И. М. Сеченовым) еще в прошлом веке. При этом был выявлен не только сам факт зависимости реакции от «опосредующих факторов» какими представлялись в тот период прежде всего уровни возбу­димости нервных структур, вовлекаемых в рефлекторный акт, но и направляющая роль этих факторов, их тенден­ция придавать рефлекторной реакции приспособительный характер. В дальнейшем аналогичные факты зависимости реакций от состояния активируемых физиологических си­стем изучались множеством исследователей, полностью разделявших представление о ведущей роли рефлектор­ного принципа. Достаточно напомнить хотя бы классиче­ские работы Magnusили Ехпег, не говоря уже о внима­нии, которое на протяжении десятилетий уделялось имен­но этой проблеме как в школе Введенского-Ухтомского, так и в школе Sherrington. Неослабевающий интерес к вопросам этого круга отразился и в более поздних работах, выполненных, например, М. И. Виноградовым и Г. П. Конради, Ю. М. Уфляндом и многими другими.

Такое положение вещей было понятным и по существу неизбежным. Идея непосредственной («жесткой») связи между стимулом и реакцией настолько упрощена и антифизиологична, что если бы она действительно была нераз­рывно связана с рефлекторным принципом, то это сделало бы, конечно, совершенно немыслимыми поразительные успехи, достигнутые нейрофизиологией за последнее сто­летие. Идея однозначной зависимости реакции от стимула прозвучала прогрессивно в первой половине XVII века в устах Декарта. Но если бы эта же идея определяла реф­лекторную концепцию и в наше время, то весь поразитель­ный взлет учения о мозге (истоки которого бесспорно свя­заны с классическими представлениями о рефлексе) вы­ступил бы как какой-то грандиозный парадокс.

Все это хотелось бы отчетливо установить не только в интересах уточнения исторической истины. Если мы твер­до договоримся, что расхождения возникают не по поводу того, однозначно или неоднозначно зависит реакция от сти­мула (серьезные споры на эту тему вряд ли пережили XIX век), то сразу же сможем ввести дискуссию в ее под­линное и очень важное русло. Спор (и очень принципиальный) должен сегодня идти не о том, существуют ли факторы, опосредующие связь между стимулом и реакци­ей, а о том, каковы эти факторы, какие механизмы

ими ак­тивируются и как обеспечивается их строго избирательный конечный эффект. Поставив же вопрос таким образом, мы оказываемся в области, в которой в последние годы про­изошли особенно значительные сдвиги, отразившие изме­нение понимания нами некоторых важных принципов функциональной организации работы мозга.

Для классической нейрофизиологии представление о факторе, вклинивающемся между сигналом и реакцией, свелось на первых порах к общей идее «функционального фона», на который падает раздражение и который опреде­ляет судьбу реакции в не меньшей степени, чем воздейст­вующий стимул. Конкретное же содержание этой общей идеи эволюционировало, отражая постепенное усложнение представлений о механизмах и закономерностях нервной деятельности. Если на ранних этапах в качестве основной особенности «функционального фона», ответственной за характер реакций, рассматривалась только степень возбу­димости отдельных непосредственно активируемых нерв­ных образований, то в дальнейшем это исходное представ­ление значительно расширилось. Характеристиками функ­ционального фона, влияющими на качество реакций, становятся особенности изменения возбудимости нервных структур во времени («фазовые» состояния, «суммационные» эффекты и т.п.); изменения возбудимости системно­го характера (отражающиеся, например, в феноменах «индукции» и «иррадиации», описанных еще в самых ран­них работах павловской школы); обусловливаемые «про­торением» в смысле придававшемся этому понятию Ехner; вытекающие из концепции доминанты Ухтомского; изме­нения параметров, косвенно связанных со сдвигами возбу­димости (например, функциональной лабильности, по Введенскому); модификации состояния возбудимых обра­зований, вытекающие из организации временных связей, и т.д.

Когда же возникал вопрос, какие именно из этих харектеристик придают реакции относительную независи­мость от стимула, обеспечивая тем самым ее гибкость и биологическую целесообразность поведения, то в различ­ные периоды давались разные ответы. Наиболее глубоким из таких ответов, предвосхитившим, как мы увидим не­сколько позже, важное направление последующего разви­тия идей, явилась, бесспорно, павловская концепция «под­крепления». В этой концепции прозвучала мысль, чрезвы­чайно близкая к позднее сформулированному принципу «кольцевой» регуляции, а именно представление, по кото­рому эффекторное управление реакцией (ее приспособи­тельное упрочение или, напротив, приспособительное тор­можение) определяется афферентными импульсами, сиг­нализирующими об удовлетворении или, напротив, о не­удовлетворении потребности организма.

Шаг, который пришлось сделать, чтобы от этой класси­ческой схемы перейти к широко теперь известной другой (по которой приспособительное поведение регулируется на основе информации о степени «рассогласования» между «достигнутым» и «потребным», приходящей в порядке отрицательной обратной связи), логически был настолько невелик, что мы с полным правом можем рассматривать павловскую концепцию «подкрепления» как дальновидное предвосхищение главной линии последующего развития идей в аналйзе всей этой сложной проблемы. Такое по­нимание подтверждается, в частности, тем примечатель­ным фактом, что в долгие годы, которые отделили друг от друга зарождение обеих упомянутых выше схем, ни одно, пожалуй, другое понятие, сформировавшееся в рамках классической теории физиологических механизмов пове­дения, не привлекало такого внимания, не вызывало таких споров и не породило такую огромную литературу, как именно понятие «подкрепления». Для иллюстрации этого обстоятельства можно напомнить множество хорошо из­вестных работ, выполненных в павловской школе, а также работы Hull, Skinner, Broadbent, Hilgardи Marquis, Geor­ge и др.

Понятие «подкрепления» выступило в этих иссле­дованиях как свеобразный мостик, который не только ло­гически подготовил переход от одного уровня понимания принципов организации адаптивного поведения к другому, но и отразил этот переход исторически.

§87 О современном понимании общей схемы и элементов функциональной организации действия

Выше в самых общих чертах был обрисован сложный путь, на котором производились попытки осмыслить связь между стимулом и реакцией с позиций нейрофизиологии. Эти попытки, следовательно, не только не характеризова­лись приверженностью к примитивным механистическим построениям, но, напротив, говорили о настойчивом стрем­лении освобождаться от таких построений. Их авторы использовали, по существу, все средства, которые была в состоянии предоставить для этой цели современная им теория нейродинамики.