Проблема наблюдателя
Шрифт:
– Только железная дорога интересует?
– спросила проводница.
– Могу из жизни рассказать.
И добавила:
– Если интересно.
Вячелаву, судя по его виду, интересно было все, лишь бы скрасить поездное томительное время.
Антон вполуха слушал про золовку, про кота, шипящего на пустоту возле дивана, про деда, явившегося кому-то дальнеродственному глубокой ночью на девятый день.
Вранье, вранье это все, наплывала яркая жгучая мысль. Никто из них не приходит. Это мы ловим случайные шорохи, песни осенней листвы, отблески луны на обычном, звоны и скрипы нашего
Ну что Жеке стоит подать знак, хотя бы единожды, мимолетно, пусть во сне? Но вместо того - холодное молчание толстого мутного стекла. Что за ним - не разобрать, но сюда не доходит ни единый звук, ни единое дрожание.
Вот и все доказательства.
Антон тяжело вздохнул. На чем они схватились последний раз? Кажется, на камнях Ики. Да, точно. На черных и белых камнях и каменищах, найденных в середине прошлого века в Перу, с изображением непростых взаимоотношений людей и динозавров, людей и беременных женщин, людей и звезд. Древняя цивилизация, взахлеб убеждала она, испанские хронисты шестнадцатого века, наука скрывает неудобные факты! Ну и что, что никаких испанских хронистов не нашлось, а единственный летописец в том самом манускрипте ничего и близкого не писал. Ну и что, что цивилизация, достигшая высот развития, не будет пользоваться большими кухонными ножами, как универсальным средством познания мира. И вырезать примитивные рисунки на гальке не будет. Хотя бы потому, что текст гораздо информативнее пиктограмм.
Ты меня не убедишь, заявила Жека. Все правильно, потому что ничего рационального в ее доводах не имелось. Только вера. При том, что за плечами громоздился математический факультет универа, чистейшей дистилированной воды математика и суровая логика, выстраивавшая цифры и символы в стройные ряды множеств и пространств.
Может, ей просто не хватало перчинки в жизни? Нелюбимая бухгалтерия, которой пришлось заниматься для жизни. И жизни этой намного больше, чем души. При таких-то волшебно ясных глазах, губах, рожденных больше для ночного звездного неба, чем для унылых бухгалтерских лобзаний телефонной трубки...
– Да, - сказал Вячелав.
– Это у вас сдвинулась точка сборки. Очень похоже, что вы вышли в астрал. Наука, разумеется, этого не признает, потому что консервативна по природе. В восемнадцатом веке, например, Французская Академия Наук заявила про метеориты, что камни с неба падать не могут. Потому что такого не может быть. Ученые никогда не принимали неудобную для себя информацию. Мафия...
Антон заворочался, двинул подушку, потом не выдержал и встрял в разговор.
– Не нужно слушать всякие глупости. Это обычное переходное состояние между сном и бодрствованием. Его еще называют осознанным сновидением. Ничего необычного, только очень ярко, очень волнующе и очень запоминающе.
– Удивительно, - пожал плечами пухлый Вячеслав, - как люди могут рассуждать о том, о чем не имеют ни малейшего понятия?!
Он фыркнул, брезгливо сжал губы и посмотрел на проводницу, мол, чего с болтуна возьмешь.
– Уж
И Жека об этом знала. И муж ее первый знал. Нет-нет, никаких бредней про хакеров сновидений, отважно исследующих другие миры и борящиеся за... за... всеобщее счастье? Мир во всем мире? Прогресс? В самом деле, за что они боролись, безвестные болтуны и провокаторы, писавшие в Интернете про сны и досыпания.
Все было просто и прозаично. Лаборатория, вовсе не белая, а серая, замызганная, с неровными колерами стен и требующая побелки. Постоянно мерцающая и цикающая лампа дневного света, вторая от окна. Куча приборов, липучки, которые нужно было прикреплять к голове. И минуты, когда все ждут, когда ты заснешь, и ты сам ждешь, а сон не идет. Прячется где-то, а вместо него лезут всякие глупые мысли: ну зачем Жека вышла замуж именно за этого в белом халате, язвительного и бестактного, вместо того, чтобы выйти замуж за него, Антона.
На волне энтузиазма они пробовали даже увидеться во сне. И возможно, виделись. В странном помещении у белого маяка на краю обрыва, под которым до самого горизонта волновалось серо-зеленое море. Но потом азарт схлынул, увязнув в бесчисленных журналах, фазах сна, ритмах и биениях линий мозговой активности.
Муж Жеки благополучно подошел к диссертации. И защитился бы...
– Ладно, - сказала проводница.
– Пора и честь знать. Встала и ушла.
Она поднялась, прибрала привычным ловким движением пустую чашу с чаем, звякнула ложкой и пошла из купе прочь.
Вячеслав, нахмурив брови, демонстративно медитировал на окно. Челночница исследовала те самые тайны двадцатого века, расстелив газету на столе. Раздел объявлений потомственных гадалок и магов в десятом поколении.
За окном клубился вечер, прятал тени, заигрывал со слабым светом включенных кое-где фонарей и томительной вечерней железнодорожной грустью.
Кажется, Антон задремал, потому что в коридоре вдруг образовался свет, стало тихо и пусто. Вячеслав, закрывшись до подбородка простыней, обнаруживал склонность к храпу, но еще не храпел, а только тихонько посвистывал.
Антон выбрался в туалет, затем постоял немного у холодного окна в коридоре и с твердым намерениям спать вернулся в купе.
Челоночница по-прежнему ела глазами газетный текст. Но едва Антон собрался взметнуться наверх, сказала негромко, не поворачивая головы:
– Давно она погибла?
Антон едва не осел.
– То есть?
– спросил он, чувствуя замирание в мыслях.
Челночница неторопливо отложила газету, кивком указала сесть рядом - Антон после заминки сел, - и глядя в глаза, тихо сказала:
– У тебя во взгляде все написано. Тоскуешь сильно.
Антон молчал.
– Скажи, почему помог с сумкой, а потом место уступил. Просто вежливость или что-то еще?
– Ничего у меня не написано!
– Я вижу, - просто сказала тетка.
– У меня дар. От деда.
И прибавила почти шепотом:
– Большой души была сволочь. Ну так что?
Антон всматривался в ее лицо, глаза, пытаясь сообразить, что ответить и что за человек сидит перед ним. А потом, когда ничего не сообразилось и не понялось, сказал: