Проблеск истины

Хемингуэй Эрнест

Мне сразу расхотелось охотиться на конгони. Я боялся, что ружейная пальба спугнет льва-великана и он навсегда уйдет отсюда. Но в лагере ждали мяса, а дичь в ту пору была скудной, да еще и пугливой из-за обилия хищников. Зебры сделались осторожными, как пустынные сернобыки, и у тех, кого удавалось добыть, на холке были черные шрамы от львиных когтей. В этих местах безраздельно хозяйничали буйволы, львы, леопарды и носороги, на которых никто не хотел охотиться, кроме таких корифеев, как Отец и Джи-Си, хотя и у Отца иногда пошаливали нервы. Что до Джи-Си, то он свое уже давно отнервничал и в любой ситуации хладнокровно пускал пулю за пулей, не думая об исходе. Отец, охотившийся здесь задолго до Джи-Си, когда джипов и в помине не было, говорил, что сафари в этих местах никогда не кончались добром, а ведь он исходил все окрестные

леса и болота и даже ночью, бывало, пересекал выжженные солончаки, где днем в тени жара достигает ста двадцати градусов по Фаренгейту.

Я вспоминал об этом, разглядывая львиные следы, которые потом горели у меня перед мысленным взором, словно выжженные каленым железом, пока мы гонялись за конгони. Я знал: Мэри видела достаточно львов, чтобы по следам определить размеры зверя, и сейчас пытается представить великолепного льва-исполина, идущего по тропе к водопою. Мы наконец добыли юную конгони, неуклюжую, смуглую, с лошадиной мордой и нежнейшим мясом, невинную, как сама невинность, и Мэри прикончила ее выстрелом в основание черепа — отчасти чтобы потренировать глаз, отчасти потому, что кому-то надо было это сделать.

Сейчас, в палатке, вспоминая о том дне, я подумал, что у записных вегетарианцев мои зарисовки наверняка вызовут приступ омерзения, однако каждый, кому довелось отведать мяса, должен понимать, что животное сперва надо убить, и коль скоро Мэри взяла на себя эту ношу, ей следовало научиться убивать, причиняя как можно меньше страданий, а для этого нужно практиковаться. Я убежден, что люди, которые за всю жизнь не выудили ни одной рыбы, пусть даже из консервной банки, и тормозят на шоссе, если дорогу переходит кузнечик, и не знают вкуса мясного бульона, — такие люди не имеют права осуждать тех, кто испокон веков охотился, чтобы не умереть с голоду, и рачительно следил за поголовьем здешней дичи, пока ее не присвоил себе на потеху белый человек. Разве мы знаем, что чувствует морковь, или свежая редиска, или перегоревшая лампочка, или изношенный виниловый диск, или яблоня под снегом? Что творится на душе у списанного самолета, у жевательной резинки, у окурка, ввинченного в пепельницу, у старой книги, источенной червями? Ни один из этих случаев не описан в своде инструкций для практикующего егеря. Нет там и указаний, как лечить фрамбезию и венерические болезни, хотя мне приходится этим заниматься чуть не ежедневно. Не говорится ни о падающих деревьях, ни о пылевых бурях, ни о кусачих мухах, за исключением мухи цеце, в разделе «Мухи».

Белые охотники, которым мы выдаем лицензии, охотятся в отведенное время на отведенных участках масайских земель, что прежде назывались заказниками, а теперь превратились в зоны регулируемого отстрела, где каждому виду назначено время умирать, и весьма небольшие деньги, которые нам платят за это удовольствие, мы передаем масайскому народу. Однако люди камба, что в старые времена с риском для жизни добывали мясо в стране масаи, теперь не имеют права здесь охотиться. Их преследуют и притесняют егеря, набранные преимущественно из того же племени камба и вопреки наивной убежденности Мэри отнюдь не пользующиеся всеобщей любовью.

С егерями тоже все непросто. За редким исключением они отважные воины и потомки старых охотничьих родов камба. Земледелием камба занимались по старинке, однако по мере увеличения населения вынуждены были чаще вводить в севооборот залежные земли, которые в старые времена отдыхали на протяжении целого поколения. Неизбежным результатом, как и повсюду в Африке, явилась эрозия. Камба участвовали во всех британских военных кампаниях — в отличие от масаи, которые не участвовали ни в одной, хотя неизменно пользовались покровительством и защитой метрополии, внушали белым людям незаслуженный страх и служили объектом обожания гомосексуалистов, подобных служившему в Кении Тессинджеру, поскольку масайские мужчины отличаются редкой красотой. Воины они были, конечно, липовые, зато наркоманы и алкоголики — самые настоящие. Охоте они предпочитали животноводство, и причиной конфликтов между камба и масаи всегда был угнанный скот, а не охотничьи угодья.

Камба ненавидели масаев, считая их зажравшимися позерами и любимчиками колониальных властей; женщин презирали за неверность, а мужчин — за абсолютное неумение охотиться, ввиду того что глаза их поражены дурной болезнью, разносимой мухами, а скверные копья ломаются

после первого же броска; главным же образом презирали за показное бесстрашие, проявляющееся лишь под воздействием алкоголя и наркотиков.

В отличие от масаи, чьей излюбленной тактикой на поле боя была массовая истерия, подогретая расширителями сознания, мужчины камба знали толк в войне и, если приходилось сражаться, делали это грамотно и отважно. Сейчас, однако, большая их часть жила за чертой бедности: охотникам, на которых они всегда полагались, было просто негде охотиться. К выпивке они подходили, как к войне, то есть со знанием дела. Правила потребления алкоголя жестко регламентировал племенной закон. Пьяницами становились немногие, и наказание за хмельную безответственность было суровым. Мясо служило краеугольным камнем рациона, и браконьеры пользовались не меньшей популярностью, чем британские контрабандисты, снабжавшие Америку спиртным во время «сухого закона».

Когда я охотился здесь много лет назад, дела обстояли гораздо лучше. Камба оказывали всестороннюю поддержку британским колониальным властям, и даже юные хулиганы были настроены лояльно, несмотря на низкий уровень жизни. К движению мау-мау в целом относились с презрением, потому что его организаторами были кикуйу, чьи кровавые клятвы и обряды вызывали у камба тошноту. Исключения, однако, имели место. В своде инструкций для практикующего егеря указаний на этот счет не было. Джи-Си советовал руководствоваться здравым смыслом и утверждал, что проблемы с местными бывают только у полных отморозков. Испытывая известные сомнения относительно своей принадлежности к классу последних, я старался как можно чаще руководствоваться здравым смыслом. Мои многолетние попытки породниться с племенем камба наконец дали результат: пала последняя преграда, и я был принят в семью. Альянсы между племенами испокон веков заключались именно этим способом.

Я знал, что теперь, после дождя, дело пойдет веселее. Когда есть мясо, люди с уверенностью смотрят в завтрашний день. Мясо дает мужчине силу, в это верят даже старики. Из всех стариков в нашем лагере, пожалуй, только Чаро был импотентом, да и то не факт. Теоретически я мог бы осведомиться у Нгуи, который знал наверняка, но Чаро был моим другом, и подобные расспросы исключались. Известно, что среднестатистический мужчина племени камба, регулярно питающийся мясом, сохраняет половую активность до семидесяти пяти лет. И это не предел, многое зависит от сортов мяса. В последнее время я постоянно об этом думаю, сам не знаю почему. Похоже, все началось с того дня, когда мы подстрелили конгони и впервые увидели следы исполинского льва.

— Как насчет того, чтобы добыть немного мяса, мисс Мэри?

— Нам нужно мясо?

— О да.

— О чем ты думал?

— О племени камба. И о мясе.

— О тех бандитах?

— Нет, отвлеченно.

— Ну и слава Богу. И что же ты надумал?

— Что надо добыть мяса.

— Хорошо, пойдем за мясом.

— Для прогулки самое подходящее время.

— Обожаю прогулки! Как вернемся, приму ванну, переоденусь и сяду у костра.

Импала оказались на привычном месте, возле переправы, и Мэри подстрелила старого однорогого быка, пасшегося на отшибе. Бык был крепок и жирен, и совесть моя была спокойна: он не представлял ценности для охотоведческого хозяйства, да и как производитель не годился, ибо стадо его изгнало. Мэри уложила быка красивым выстрелом под лопатку, как и намеревалась, — к вящей гордости Чаро, успевшего халяльно перерезать зверю горло. На данный момент все сходились во мнении, что точность стрельбы мисс Мэри всецело находится в руках Божьих, а поскольку боги у нас были разные, Чаро отнесся к удачному выстрелу как к своей личной заслуге. И я, и Отец, и Джи-Си уже имели счастье наблюдать, как Мэри на голубом глазу кладет пули в цель с нечеловеческой точностью; теперь и Чаро выпал случай лицезреть божественное чудо.

— Мемсаиб пига мзури сана! — уважительно сказал он.

— Мзури, мзури, — согласился Нгуи.

— Спасибо! — просияла Мэри. — Видишь, третий подряд, — обратилась она ко мне. — Теперь я верю в свои силы! Интересно все же работает человеческий ум.

Я задумался о том, как работает человеческий ум, и забыл ответить.

— Понятно, что убивать грех, — продолжала она. — Однако добывать мясо для людей — это ведь доброе дело? Странно, что мясо играет в нашей жизни такую важную роль.