Пробный камень
Шрифт:
— Не хочется мне вас ссорить, но мой дед тоже воевал. За него обидно! Не те они люди — старые фронтовики, чтобы так гвозди вколачивать! — Он взял Бориса и Кольку за рукава и подвел их к передним плашкам. — Вы эти попробуйте — зубами не оторвать!
— Понял! — Ромка хохотнул некстати и, порыскав глазами, отыскал на берегу сзади девчонок затаившегося Шурку Гая. — При чем тут дед?.. Вон кого драить надо до потери пульса!
И сразу же все припомнили то, что забылось в сутолоке этого несчастливого дня: и доски, которые прозевал Шурка, оставленный дежурить на берегу, и задние плашки,
— Ребята! Ребята! — залепетал он, бледнея. — Вы меня знаете!.. Я, если допустил ошибку, я ее сам и…
Он поперхнулся и не посмел продолжать, потому что мальчишки попрыгали с плота на берег и начали надвигаться на него молчаливой стенкой. В их намерении не было сомнений, и Шурка не выдержал — сорвался с места и побежал прочь.
Преследовать его не стали.
— Никуда не денется! — процедил сквозь зубы Борис и ошибся. Не останавливаясь, Шурка добежал до лодок, оттолкнул одну из них от берега и забрался в нее.
— Никак он совсем… домой? — испуганно прошептала Лида.
А Шурка уже взялся за весла и направил лодку вверх по течению к Светлячкам.
— Догнать? — спросил Ромка, шагнув к моторной лодке.
— Не надо! — отрезал Борис. — Туда ему и дорога!
Чудо
Как и накануне, в тот вечер тоже не работали. У ребят опустились руки, и Борис никак не мог отделаться от унылого настроения. Даже костер, разожженный Сеней Сивцевым, не столько горел, сколько дымил. Не обрадовал и телевизор, который заработал, после того как Лида заменила батарейки. Потеря трактора и дезертирство Шурки Гая волновали ребят больше, чем телевизионный фильм.
Борис заставлял себя смотреть на маленький экран, но глаза то и дело поворачивались в сторону реки, будто ждали кого-то. Так оно и было на самом деле. Ждал Борис и помощи оттуда — из Светлячков. Ведь не мог же дед Мукасей не рассказать там про беду с трактором! Надеялся втайне Борис и на то, что Шурка Гай одумается и вернется. И хотя злость на него еще не прошла, но Борис хотел бы, чтобы Шурка вернулся.
Многие посматривали на реку, но напрасно: никто не плыл по Стрелянке к острову. Пустынна была река, и небо — такое же пустынное: ни облачка, ничего, кроме солнца, которое опускалось за горизонт и отбрасывало на песок длинные тени от пней.
Этот тихий вечер мог показаться приятным, располагающим к спокойному отдыху. А Борису, куда бы он ни взглянул, все говорило о бесконечных делах и заботах. Чистое небо — не будет дождя. Значит, завтра опять нужна поливка. Тени от пней напоминали о том, что дни бегут, лежат неиспользованные семена, сохнут головки египетского лука, но нет для них хорошей земли и скоро ли они подготовят ее, выкорчевав пни, — неизвестно.
И совсем уж не по себе стало Борису, когда он, взглянув на рощу, заметил Зою и Олега на опушке. Они опять были вдвоем. Олег стоял на шаткой пирамиде из трех складных стульев и привязывал веревку к дереву, а Зоя страховала
— Когда у деда что-нибудь не ладится, — рассказывал сверху Олег, проверяя прочность веревочного узла, — он к станку идет… Токарный у нас стоит на кухне… И помогает! Выточит пешку или слона и успокоится… Фигур этих накопилось — хоть печку топи!
— Вот бы и у нас помогло! — с надеждой сказала Зоя. — Ребята совсем приуныли, а Боря даже похудел. Лицо посерело, и глаза грустные-грустные.
— Сердитые, — поправил ее Олег. — Особенно когда на нас с тобой смотрит… Ты передай ему: зря!
Олег говорил с такой подкупающей откровенностью, что Зоя не обиделась и ответила без смущения:
— Я пробовала… Попробуй и ты… Ему и так нелегко!
— Попробую, — согласился Олег. — А про рабочий день давай помолчим пока. Колька Мысля прав: не время — у нас посевная не закончена…
Долго Зоя и Олег сооружали что-то на опушке, а потом Олег подошел к Борису, делавшему вид, что он увлечен фильмом.
— Можно объявление сделать?
— Какое еще объявление? — сердито отозвался Борис, не поворачиваясь.
— Кому надоел претемнохуфик, приходите на новый аттракцион! — громко сказал Олег. — Идея — Зои, исполнение — мое.
Иногда какой-нибудь пустяк может резко повлиять на настроение. Так произошло и с качелями, устроить которые придумала Зоя. Веревки, дощечка для сиденья — вот и все нехитрое и совсем не новое сооружение, а не прошло и получаса, как от тоскливого настроения у ребят не осталось и следа. Про телевизор забыли, у качелей выстроилась очередь. Весело и пугливо повизгивали девчонки, одна за другой взлетавшие вверх меж деревьев. Им разрешили первыми опробовать дедовский аттракцион. Мальчишки раскачивали их и строго считали каждый взлет. После ста раз на качели садилась очередная девчонка.
Ребята переселились на остров всего несколько дней назад, но постоянное напряжение дало себя знать, и многим казалось, что они живут здесь уже не меньше месяца. Потому, наверно, и обрадовали всех простенькие веревочные качели. Это была отдушина, дававшая возможность отвлечься от забот, которые прибывали с каждым днем.
— Качнись разок! — предложил Олег Борису, одиноко сидевшему у телевизора. — А то закиснешь, состаришься раньше времени… Я уже вторые здесь сутки — и не видел, чтобы ты засмеялся или пошутил.
— Тебе-то что до меня? — огрызнулся Борис. — Ты приехал и уехал… И шутить с тобой меня не тянет.
— А злиться тянет? — Олег присел рядом с ним. — Перестань… Я твоей дружбе с Зоей не помеха. Это она велела сказать тебе.
— Она?.. Сама?..
— Она! — подтвердил Олег. — И я под этим подписываюсь… С ней, знаешь, никому дружить невозможно. Скучно!
— Это ты брось! — возмутился Борис, чувствуя вместе с обидой за Зою еще и безотчетную радость.