Пробуждение Дениса Анатольевича

Гурский Лев Аркадьевич

— Привет, Леня, — сказал я, пожимая ему руку. — Извини, но сегодня я хочу пожрать без прессы. Чтобы только двое в комнате — я и Потребнадзор. Нам многое надо обсудить, соображаешь?

— Не волнуйтесь, Денис Анатольевич, — успокоил меня Леня. — Я в курсе: сегодня никаких журналистов, мы с вами вдвоем.

Тут только до меня дошло, что вместо обычного джинсового костюма и яркой ковбойки на Алферове строгая деловая тройка и модный галстук, в левой его руке — портфель из натуральной кожи, а поблизости от нас нет ни следа телеоператора с телекамерой.

Слива в моей голове чуть шевельнулась: это

был предупредительный сигнал. Эх, с досадой подумал я, опять вляпался! Черная дыра моей памяти преподнесла очередной — и, боюсь, не последний — гадский сюрприз. На спокойный обед с Онисимовым, молча сидящим одесную, отныне можно не рассчитывать. Бедняга, как я понимаю, пал жертвой кадротрясения. Мной же, наверное, и произведенного.

Но как же, ч-черт, меня опять угораздило? Списки резерва на предмет возможных перетасовок я составлял еще до инаугурации. Уж чьей-чьей, но Алферовской фамилии в них не было и быть не могло.

— Ты ведь не забыл, Леня, при каких обстоятельствах я тебя назначил на должность? — эдак небрежно поинтересовался я.

Надеюсь, что хотя бы у моего гостя нет проблем с памятью.

— Такое разве забудешь, Денис Анатольевич, — заулыбался Алферов, — тот еще был стресс! В марте. На пресс-пати в Кремле. Я тогда как раз делал сюжет про новый этап маразма Роспотребнадзора, ну и был в материале. И выступил живенько, с фактами. Я же по первой своей профессии все-таки биолог… А вы тогда, Денис Анатольевич, поймали меня на «слабо». Говорите, раз уж я такой знаток вопроса, мне им и заниматься вместо Онисимова. И сразу подписали ему отставку с почетной пенсией, а мне — три месяца испытательного срока. Чтобы разобраться и вам доложить.

Ага. Интуиция подсказывает: именно так все и было. Значит, я играл на публику, перед писаками выделывался. Ну почему меня, как выпью, тянет на дешевый популизм? Сперва лиловый негр из Скотланд-Ярда, теперь — журналист с ТВ. Поздний Ельцин квасил и поболее моего, но номенклатуру в России умудрился не размыть. При нем Познера могли наградить, а Листьева грохнуть, но чтоб их в правительство взять — ни-ни! Ни тот, ни другой рангом не вышли.

— А ты, Леня, случайно не помнишь, — спросил я, стараясь при этом глядеть куда-то вбок, — что из спиртного подавали на том самом пресс-пати?.. Хотя нет, неважно, продолжай о главном… И что, ты в чем-нибудь уже разобрался?

— Ну да, — кивнул Леня. — Практически во всем. Как раз три месяца прошло. Вы разве не поэтому позвали меня сегодня на обед? Я как раз и хотел доложить вам о результате. — Новый шеф Роспотреб-надзора указал на сервировочный столик. — Вот все мои доказательства. Мы будем совмещать приятное с полезным.

Теперь-то я понял, чем «деловой обед» отличается от обычного. К каждой тарелке и к каждой бутылке были приклеены ярлычки.

— Поглядите, Денис Анатольевич! — Алферов сделал рукой приглашающий жест, каким неопытные уличные гиды заманивают туристов посетить «Детский мир» и могилу Высоцкого. — Тут у нас шпроты из Риги, масло из Лиепаи, куриные сосиски из Гданьска, ореховый хлеб из Каунаса, сыр из Полтавы, копченый лосось с острова Сааремаа, вино из Кахетии… А здесь у меня имеются… минутку… — Алферов залез в портфель и вытащил пачку бумажек с грифами вверху и лиловыми печатями внизу. — Вот результаты трех независимых

экспертиз. Делали в Базеле, Лиможе и Дюссельдорфе. Общий вывод: все чисто. Следов бензопирена, хлорина, диоксидина, тяжелых металлов и тэ дэ не найдено. Прежний запрет на ввоз был ни на чем не основан. Все безопасно для потребителей.

Дары Прибалтики, Украины, Грузии и Польши на моем сервировочном столике выглядели чертовски аппетитно. Но я колебался. Мудрый правитель за формой всегда узреет содержимое. Худший враг — это бывший сателлит. У кого-то из советских классиков было смешно сказано про генеральскую жопу, которая после революции отделилась и добилась самостоятельности. А, как известно, любая жопа норовит подгадить: это в ней заложено на уровне инстинкта.

— Ты уверен на все сто? — испытующе спросил я у Лени. — Даешь гарантию своему президенту? Я ведь не экспертизы твои буду на хлеб намазывать, а паштет. И не печатями его заедать, а сыром. В старину прежде, чем подавать на стол, царские блюда проверял на себе министр двора… Ну чего, сам рискнешь или позовем кого-то из приемной? Найдем сироту, чтобы не так жалко, ежели чего…

Вместо ответа Леня бестрепетно намазал литовский хлеб латышским паштетом, положил сверху ломоть украинского сыра, подцепил одной вилкой польскую сосиску, другой — спинку эстонского лосося. А затем разом отправил весь этот гастрономический интернационал в рот и принялся жевать. Щеки у Алферова раздулись втрое, как у мультипликационного хомяка, нос покраснел от напряжения, на лбу выступили горошинки пота, но в глазах светилось торжество.

— Жот жижите, Женис Жамошошьевич, — гордо объявил он, не переставая работать челюстями. — Ежа жежопашная жля жижжи.

В переводе с жевачьего на русский это, скорей всего, означало: «Вот видите, Денис Анатольевич. Еда неопасная для жизни».

С полминуты я выжидал, не забьется ли в последних судорогах новый шеф Роспотребнадзора, и, не дождавшись, рискнул повторить его подвиг. Хм. Сыр как сыр, вполне терпимый. Хлеб как хлеб, похож на баварский. Масло не кислое и не пересоленое. Бекон даже неплох. Шпроты — прямо как в детстве. Лосося мы, конечно, едали и получше, но в целом сойдет… Как будто все без происшествий.

— Ничего, — вынужден был признать я, отжевав свое. — Ладно! Если по науке, как ты говоришь, там все чисто, то, возможно, наш Георгий Геннадьевич Онисимов и впрямь несколько погорячился.

— Вот и они тоже говорят… — Леня уже справился со второй порцией и победно улыбнулся. — Производители, то есть… Это, говорят, у вас издержки имперского мышления. Типичная, говорят, психология осажденной крепости. Но теперь-то, Денис Анатольевич, мы их убедим, что Россия — обычное цивилизованное государство Европы, с обычными с либеральными нор… Ой, куда вы?!

Не дослушав, я уже летел к унитазу: тошнота, притаившаяся внутри меня, внезапно взбрыкнула, резко поднялась от желудка и подступила к горлу. К счастью, я не заблудился по дорогу и вовремя успел добежать до цели — чтобы отдать бурлящим водяным струям все, чем пытался утолить голод. Пообедал, называется…

Обратно в кабинет, к бледному растерянному Лене, я вернулся только минут через пять. Взял у него из рук бумажки с грифами и печатями, молча разорвал каждую надвое и отдал ему обратно.