Пробуждение Ктулху
Шрифт:
– Помнишь меня? – тонким голосом проговорил он. – Ты ведь хорошо помнишь меня? Ты же ходил навестить меня! Ты ходил меня навестить, я помню это, помню!..
– А где… Где остальные? – вырвалось у меня. На самом деле я совершенно не хотел знать ничего подобного, и мой собственный разум противился подобному разговору, но какая-то иная воля заставила меня задать этот вопрос.
– Не все выживают, – кратко ответил Джейден. – О, не все… Но все же нас достаточно много для того, чтобы хоть кто-то остался на этой земле.
– Теперь ты понял, что происходило в твоей семье? – проговорил дед. – Старший сын родился у твоей матушки мертвым,
Я скрипнул зубами, и Джейден снова рассмеялся.
– Ты похож на человека, – сказал он.
– Помалкивай об этом! – рявкнул дед. – Разумеется, кто-то должен быть похож и на человека… Но третий ребенок у нее опять оказался весьма необычным с точки зрения горожанина, не так ли?
– Ни о чем подобном мне никогда не говорили, – признался я. – Но жизнь тогда действительно переменилась. Мама часами находилась в детской, совершенно меня забросила, вся была занята исключительно младенцем. И если для меня нанимали кормилицу и няньку, то этого сына матушка пыталась выходить сама. Отец… О боже, мой отец! Полагаю, поначалу он ни о чем не подозревал, ведь на лице младенца очевидно незаметна эта разница между нормальным мальчиком и странным уродом, чье происхождение неестественно для рода человеческого…
Я невольно покосился в сторону своего дяди, который хмыкнул, но промолчал.
– Однако матушка – она, несомненно, поняла все с первого мгновения, – заключил я. – И потому была настолько напугана и несчастна.
– Полагаешь, она этого жуткого младенца и убила? – осведомился дед так просто, словно речь шла об обыденном событии.
Я покачал головой.
– Понятия не имею, что там произошло. Как-то среди ночи матушка выбежала из комнаты и принялась кричать и плакать, ударяясь головой о стену, словно безумная. Это разбудило всех обитателей дома. Отец вошел туда – и выскочил почти мгновенно. Я видел по его лицу, что он потрясен до глубины души. Это выражение ужаса и дикого изумления впоследствии оставалось в его чертах всю жизнь. Он схватил меня за плечи, встряхнул и шепотом произнес: «Никогда! Слышишь – никогда не задавай вопросы о своем умершем брате!» Я только кивал головой, но ничего не понимал. Одно мне было ясно: в семье произошло неописуемое бедствие. Когда через полгода матушка ушла из нашей жизни…
– Она точно умерла? – перебил меня дядя.
Мне оставалось лишь кивнуть, ведь я присутствовал на ее похоронах и провожал в последний путь так же явственно, как делал это сейчас с отцом.
– Что ж, – проговорил дед, словно подводя итог всему сказанному, – чему быть, того не миновать.
– Дедушка, – с трудом вымолвил я, – что случилось со вторым матушкиным братом? Я так и не добился ответа в прошлый раз.
– Так ли это важно? – ответил дед. По его лицу я понял, что он удивлен, и понял также, что вопрос я задал по собственной воле, а не подчиняясь приказаниям тех, кто привлек меня в эти края вопреки моему состоянию.
В тот же миг передо мной все потемнело, и внезапно я открыл глаза в полутьме. Священник натирал мои виски уксусом, а его супруга стояла рядом и бубнила под нос.
Произошло
Таким образом, выбора не было, и вскоре я отделался от того немногого, что оставалось у меня в Кингстауне, и отправился в Саут-Этчесон, смутно предвидя многочисленные тяжелые последствия этой поездки. Про себя я решил, что продам дедовский дом и уеду из Саут-Этчесона как можно скорее. Найду себе жилье где-нибудь в Нью-Бедфорде, а то и в Провиденсе. Однако вместе с тем где-то глубоко под этими бодрящими мыслями копошились другие, тяжелые и страшные, и они навевали на меня глубокую тоску – не постоянную, а как бы наплывами, волнами: что-то в моей душе подсказывало, что я приму однозначное решение и в конце концов останусь в Саут-Этчесоне навсегда.
«Меня ничто не держит! – сказал я самому себе. – Нужно лишь напрячь волю и избавиться от этой тяжести… И еще, – добавил я, – похоже, мне не следует обзаводиться семьей, чтобы не продолжать наш проклятый род на этом свете».
Подобные планы поддерживали меня и заставляли по крайней мере избавляться от страха, пока поезд, а затем и нанятый автомобиль двигались по дороге в сторону малого города.
Прибыв туда, я остановился в недоумении. Небольшой чемодан – все, что я забрал с собой из дома в новую жизнь, – я поставил на землю себе под ноги. Я совершенно не узнавал картину, открывшуюся передо мной. Нынешний Саут-Этчесон даже близко не был похож ни на город моих детских воспоминаний, ни на место, где совсем недавно я побывал в своем странном, слишком реалистическом сне.
Это был самый обыкновенный, грязноватый провинциальный город. В центре его, правда, имелось несколько хорошо возведенных и недавно покрашенных двухэтажных домов с красивыми окнами, но преимущественно то были убогие строения, похожие на коробки или ящики, сложенные из старого кирпича или еще более старых древесных стволов. Большая центральная улица была замощена, и по ней можно было ходить в любую погоду, но большинство улиц представляли собой нечто вроде лесных троп, и, не сомневаюсь, при сильном дожде там легко можно было погрузиться в грязную жижу едва ли не по колено, а то и вовсе упасть со всеми вытекающими из этого последствиями.
Я не верил своим глазам. Как такое возможно? Не в силах разрешить этот вопрос, я решил для начала дойти до дедовского дома и попробовать разобраться там.
То и дело моросил дождь, было пасмурно; свет падал не яркий, а какой-то неизбывно-печальный, словно весь мир грустил о моей семейной утрате. Наконец вырос передо мной и тот давно знакомый дом. Он выглядел почти таким же, каким оставался в моей детской памяти: прочным, тщательно и красиво выстроенным, но вместе с тем вовсе не новым «с иголочки», как виделось мне в былые годы.