Пробуждение тьмы
Шрифт:
— Нет, — Костя был непреклонен. — Слишком опасно. Я смогу думать только о том, чтобы защитить тебя, а должен сосредоточиться на поимке Сущности. Ты будешь только отвлекать. Я справлюсь один.
Я стиснула зубы, ощущая, как внутри разгорается пламя обиды.
— Я не прошу защищать меня. Я сама позабочусь о себе.
Он поднял на меня глаза цвета беспокойного моря.
— Да пойми ты. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я в жизни себе не прощу, если ты пострадаешь.
—
— По-другому не могу, — отчаянно вздохнув, Костя вновь опустил голову. — Я ведь тебя…
Он замолк, так и не договорив.
— Что? — не дошло до меня.
Слегка порозовев, Костя взлохматил волосы, с кончиков которых по его лицу стекали кривые дорожки воды, и скрыл от меня глаза. Его длинные ресницы слегка дрожали.
— Я обещал, что не скажу это, пока ты не будешь готова, — тихо проговорил он.
О.
— Ты… — на секунду мой словарный запас сократился до этого слова. — Я… — от моего бессвязного лепетания не станет лучше, поэтому я закрыла рот.
Воздух застрял в горле огромным комком. Сердце отчеканивало лихорадочный ритм. Его яростно-громкие удары отдавались выразительной пульсацией в висках, на запястьях и в кончике указательного пальца левой руки. Щеки, покрытые мурашками от ненастного ветра, вспыхнули жаром.
Я запоздало повторила движение Кости и прижала подбородок к груди. Вихрь баснословного волнения учинил беспорядок в моей голове, сумбурно раскидав мысли по разным уголкам сознания.
— Извини, — способность говорить связную речь постепенно возвращалась ко мне.
— За что ты извиняешься? — лишенным радости голосом спросил Костя.
За то, что не мне не хватало храбрости сказать о том, что не чувствую к нему того же.
Я сделаю это. Обязательно. Но не сейчас. Чуть позже. Непременно скажу.
— Просто так, — прошептала я очень тихо.
— Странная ты, — Костя услышал и издал короткий смешок с оттенками грусти. — Извиняешься, сама не зная, за что. А голову чего опустила? — со свойственной его интонации беспечностью спросил он.
— Ничего.
— Хватит разговаривать с асфальтом, — в очередной усмешке было больше легкости.
Невольно улыбнувшись в ответ, я медленно подняла голову. К моему удивлению, Костя тут же отвернулся.
— Ладно. Я поехал домой.
И все?
Хотя так даже лучше. Наш разговор зашел в тупик, и единственный выход избежать неловкости — разойтись.
— Ага, — я шмыгнула носом, но не потому, что плакала. Наверно, начинаю заболевать.
— До завтра, Женек.
— Пока, — я смотрела, как он выезжает из двора.
Со спутанным сознанием я поднялась на свой этаж и только с четвертой попытки вставила ключ в
Я застала маму сидящей на полу в окружении разбросанных вокруг нее фотографий. Не нужно было приглядываться, чтобы понять: снимки были из семейного альбома.
— Мам? — хрипло позвала я, проделывая дыру в районе ее лопаток.
Она была в брюках и блузке, значит, недавно вернулась с работы.
Услышав мой голос, мама резко вздрогнула, но не обернулась.
— Женя? — вымолвила она, свесив голову.
Я осторожно прошла в гостиную и, стараясь не наступить на фотографии, встала перед ней.
— Почему ты плачешь?
Она плакала из-за отца. Между нами лежал снимок папы, который Аня сделала за два с половиной месяца до его смерти. Мама неотрывно смотрела на него, прижимая ладони к губам.
— Я скучаю, — смогла разобрать я ее ответ.
Она призналась в этом в третий раз после его смерти. Она нашла в себе мужество и открыла мне свои чувства, которые старательно хоронила в себе на протяжении стольких месяцев.
Я опустилась перед ней на колени и обняла за сутулые плечи, сотрясающиеся от рыданий. Мама позволила дотронуться до себя, позволила моей кофте впитать ее слезы. Меня и саму начало колотить от боли, и горячая влага оросила щеки кристальными бусинками, но я была счастлива, потому что могла прижимать к себе маму и успокаивать ее. Мне не хватало этого.
— Когда станет легче? — она спрашивала не меня, но я ответила.
— Не знаю, мама, — мой взгляд упирался на настенные часы. Время шло, и я завидовала его неумолимому движению. Оно стремилось в будущее, не позволяя ничему и никому остановить себя. — Я не знаю.
Мои слова не принесли ей и грамма облегчения. По крайней мере, я не стала врать. Если бы я сказала, что очень скоро все наладится, и нам нужно лишь дождаться этого, она бы точно не поверила мне.
Боль не уйдет. Ее можно смягчить, заглушить, но искоренить не получится.
Мама плакала на моем плече около часа. Обессилевшая и убитая, она не могла самостоятельно подняться на ноги. Я отвела ее до ванной комнаты, чтобы умыть, а потом помогла дойти до спальни. Мама уснула сразу же, как только упала на подушку.
Чтобы как-то отвлечься, я занялась приготовлением ужина. Сделала спагетти с фаршем и томатным соусом. Сидя на кухне в одиночестве, я набивала желудок этой вкуснятиной. Я поняла, что чертовски проголодалась, как только попробовала блюдо. В итоге навернула две порции и, хватаясь за вздувшийся живот, поплелась в свою комнату.