Пробуждение. Пятый пояс

Игнатов Михаил Павлович

— С радостью, — процедила ему в ответ Дарая, но даже не повернула к нему головы, — но не ты мой наниматель. И с чего ты вообще лезешь не в своё дело?

— В своё. К чему рядом с господином убийца?

Я оборвал его:

— Молчать.

Он послушался, лишь скривил губы в подобии улыбки за моей спиной. И эта ухмылка вдруг взбесила меня до невозможности. Я развернулся, впился в него уже взглядом. Ухмылка вживую, а не через восприятие Предводителя была ещё отвратительней. Я скрипнул зубами, а затем шагнул к нему. Раз, другой, третий, остановившись,

лишь когда между нами осталось расстояние вытянутой руки и ещё немного.

С трудом разжал стиснутые зубы, заставил шевелиться непослушные, словно чужие губы, спросил:

— Так значит, ты хочешь быть свободным? — не услышав ответа, ухмыльнулся сам. Упрямый дарс. Коротко приказал. — Можешь говорить.

Он тут же процедил:

— Кто не хочет быть свободным?

— Но ты заслужил своё наказание.

— Я так не считаю.

Символы языка Древних то и дело наливались огнём над его головой, но на его лице это не отражалось — он великолепно справлялся с болью наказания и уверенно глушил сомнения и желания, не давая печатям наказать его в полную силу. Я и не сомневался. Если уж он сумел в буквальном смысле предать меня, подставить под клинок убийцы и при этом не только остался жив, а даже стоит на ногах как ни в чём не бывало. Как он наловчился обманывать мои Указы.

Пересмешник устал молчать, расцепил зубы и спросил:

— Младший господин калек и слуг, я ведь должен быть верным вам и в этом, в правде, верно?

— Конечно, ты не должен ничего от меня скрывать.

Пересмешник дёрнул уголком рта. Впервые. Всё же он очень хорош в своём сопротивлении боли от Указов. Когда-то я сам был на его месте, могу оценить.

— Хорошо, — кивнул Пересмешник. — Младший господин долгового слуги, правда в том, что вы загнали меня в ловушку, не оставили мне выхода, вынудили меня напасть.

Дарая спросила, с отчётливо ощущаемы напряжением в голосе:

— Наниматель, что происходит?

Я не ответил ей, разочарованно покачал головой:

— Думал, ты скажешь что-то умное. Ошибся. Но я всё равно пойду тебе навстречу. Достань меч.

— С радостью! — рявкнул Пересмешник, уронил руку к поясу, а через миг вскинул её вверх. Уже сжимая меч и рассекая сталью воздух.

Воздух и меня. Пытаясь.

Звякнуло. Я опустил руку, которую подставил под удар и усмехнулся:

— Согласен. Радости тебе не занимать, а вот с ловкостью проблема. Как и с обучаемостью. Разве ты не видел, как я только что отбил два таких удара?

— Господин, — рухнул Пересмешник на колено, опуская голову и пряча взгляд. — Я торопился и был небрежен.

Всё было хорошо: и поза, и голос, только налившиеся алым символы над его головой выдавали суть — он, разумеется, сознавал, что зацепит меня мечом, он хотел этого, старался если не убить меня, то ранить. Другое дело, что и без наруча ему бы это не удалось. Без техники, учитывая то, что я всё же Предводитель, который очень хорош в боевой медитации? Я мог шагнуть назад от тёплого воздуха опасности, ударить ему в локоть, чуть смещая удар, отвести в сторону уже сам удар, принять его на Покров, в конце концов. Пережить всего один удар сталью, к которому готов?

Я

тронул трижды рассечённый сегодня рукав. Ещё один халат испорчен. Устало вздохнул:

— Весело, но это пора заканчивать, — жёстко приказал. — Встань! — впившись в него взглядом, сообщил. — Я тебя услышал. У тебя в руке меч и ты сейчас можешь закончить всё так, как и мечтаешь. Если действительно хочешь быть свободным больше, чем жить, то всади меч себе в сердце или средоточие и закончи на этом службу. Я разрешаю тебе сделать это, если ты действительно этого хочешь. Ну?

Он молчал, не шевелился, лишь гонял желваки по щекам, да синел губами.

Я надавил сильней:

— Ну!

И снова не добился ответа. Криво усмехнувшись, процедил:

— Вот и вся цена твоим красивым словам.

Он, наконец, сумел разжать синие, словно у мертвеца губы:

— У мёртвого нет возможности мести.

Я лишь повторил:

— Вот и вся цена твоим красивым словам, — а следом добавил. — Чтобы я больше не слышал этого ни вслух, ни в мыслеречи. Ты искупаешь свою вину. Год. На этом закончим.

— Судя по тому, что я здесь увидела, наниматель, прикончить такого слугу стало бы лучшим выходом.

На этот раз я ответил ей:

— Не уверен.

Потеряв к Пересмешнику интерес, развернулся к другому убийце и спросил:

— Ты сделал выводы из того, что сейчас увидел?

Тот хлопнул глазами, переспросил:

— В-выводы?

Дарая процедила:

— Тупица.

Я вздохнул:

— Тогда скажу сам. Ты совершил проступок и будешь за него наказан. Мне безразлично, что ты сам об этом думаешь, я лично считаю твоё наказание не просто справедливым, а мягким. Честно говоря, случись подобное лет пять или даже семь назад, я бы просто убил тебя, перешагнул тело и двинулся дальше. Но! — я подался вперёд, впившись взглядом в глаза своего неудачливого убийцы. — Я могу пойти тебе навстречу, как пошёл только что навстречу Пересмешнику. Один раз. Скажи, что ты не хочешь искупать свою вину, скажи, что ты против служения, и Дарая тут же снесёт тебе голову. Тебе даже делать самому ничего не нужно. Одно слово. Ну?

Несостоявшийся убийца толкнулся ногой раз, другой, пытаясь от меня уползти, словно я сейчас давил на него своей силой, опомнившись, замер и сглотнул, не заботясь о мече у шеи, а затем торопливо забормотал:

— Нет! Нет! Господин, да что вы такое говорите? Раз я теперь это, свободен от старых контрактов, так, конечно, с радостью приму службу у вас, господин.

Пересмешник процедил за спиной:

— Ну и отлично.

Я кивнул:

— Да, отлично, теперь у меня два долговых слуги. Поглядим, они оба бестолковые или только один?

Махнул рукой, в середине движения отправив в кольцо силу — в грудь лежащему на полу убийце прилетел свиток. Спросил его:

— Кисть у тебя есть?

— А? — снова вылупился он на меня.

— Придурок, — покачала головой Дарая всё так же нависавшая над ним. — Кисть и чернила с собой есть?

— Д-да?

— Ну так доставай и записывай за господином клятву. И без глупостей, — она приподняла меч, давая ему возможность встать.

Я невольно задумался, а какую глупость совершил бы я?