Пробуждение. Пятый пояс
Шрифт:
Седой скрипнул зубами и подтвердил мои догадки:
— Да, в те времена отношения между Орденом и Стражами были совсем другими. Нас поддерживало старшее поколение, помнившие, как создавался наш Орден и как он набирал силу, и многие из молодёжи, очарованные Раллером.
Молчание затянулось, дождавшись, когда мрачный Седой сделает очередной глоток, я подтолкнул его:
— И?
Он дёрнул щекой и напомнил мне:
— Молодой магистр, ты обещал, что сегодня будешь рассказывать, а не спрашивать.
Так, значит, так, я никуда не спешу, спрошу завтра.
— Магистр
— Он ошибался?
— Скорее, он верил, что Орден всегда будет силён, всегда будет иметь за спиной поддержку Стражей и не думал, что наступят времена, когда Орден останется с соседями один на один. В первые-то годы всё было хорошо, нельзя сказать, что было плохо даже в те времена, когда я пришёл в Орден и поступил в Академию. Но… Лет двадцать назад Орден начал терять лучших из учеников в городе Древних, Орден начал терять своё будущее.
Седой стиснул зубы, желваки на скулах были заметны даже невзирая на бороду, выдохнул:
— И Орден стал слабеть.
Мне оставалось лишь согласиться:
— Да. Образовался провал, когда сильны старики, чьё время уже на исходе, когда сильны самые молодые, но вот все те, кто между ними — их много, но сила их оставляет желать лучшего, потому что лучшие из них погибли, а не стали их лидерами и опорой Ордена.
— Это то, о чём ты рассказывал? Про сумасшедшего духа с двумя разными глазами?
Я покрутил пальцами, подыскивая слова, но в итоге честно признал:
— Он не столько сумасшедший, сколько очень сильно обижен на Стражей, императора и то, как выполняется какой-то договор между ними.
— О! — оживился Седой. — О договоре я могу рассказать, молодой магистр.
Так и хотелось напомнить ему, что сегодня рассказываю я, но я благоразумно прикусил язык.
— Договор относится к первым годам становления нынешней Поднебесной Империи. Тогда Рам Вилор уже набрал силу и вроде как, готовился пройти своё первое Небесное Испытание, но больше времени уделял не Возвышению, а тому, чтобы из обломков разрушенного создать что-то новое, единое. Я ведь уже рассказывал про знания Древних, которые до сих пор невозможно повторить?
Дождавшись от меня кивка, Седой довольно хмыкнул, отхлебнул ещё чая и продолжил:
— Алхимия — одно из них. Древние, невзирая на то, что у них не было такого многообразия небесных трав, как сейчас, и тем более, не было ингредиентов из Зверей, создавали уникальные алхимические зелья. По сути, каждое из зелий Древних подстраивалось под того, кто его выпивал, воздействуя на него без малейшего побочного эффекта и оказывая предельно сильное влияние.
Невольно я покосился на руку, на кольцо, где всё ещё лежала моя награда за прохождение среднего Испытания. То самое, о чём говорил сейчас Седой. Зелье Древних.
— Ни одно из зелий современных алхимиков и близко не сравнится с зельями Древних.
И это я тоже слышал уже. От Фатии, когда она рассказывала мне о различиях между путями Империи и Альянса. Атаноры, что остались только в
— Пилюли?
Седой запнулся, сверкнул злым взглядом, но покорно ответил на мой вопрос:
— С ними сложней. Сектанты используют для них ингредиенты из тел и энергии людей, поэтому да, продвинулись дальше, чем мы, потомки имперцев. Особенно секта Амока, — Седой хмыкнул, снова повторил то, чем уже хвалился. — Но Орден изрядно откинул её назад, не думаю, что эти черви уже успели восстановить утраченное.
— Черви?
— Амок же, мифический Зверь стихии земли, огромный червь с огромной зубастой пастью, языками-пастями и покрытый пластинами брони, — я кивнул, узнав в описании тварь с жетонов в испытании. Седой тем временем ухмыльнулся. — Раз они взяли этого Зверя своим символом, то кто они? Черви, их иначе и не назовёшь.
— Точно, — согласился я, а затем спросил. — Разве не должна была Империя запретить пилюли на своей территории, пусть они и так хороши?
Седой снова помрачнел:
— Должна была, собиралась и запретила многое. Когда-то. Когда Император был полон сил, надежд, когда рядом с ним рос любимый сын, когда был жив Ралер.
Я не поверил своим ушам.
— Ты так говоришь, как будто сам признаёшь Орден виновным во всех этих бедах.
Седой снова сверкнул глазами, выдавил из себя:
— Что мне остаётся, если пятьдесят лет назад и пилюль не было на аукционах, и братства Орденов ещё действовали так, как и было задумано?
Я молчал, переваривая это откровение и пытаясь понять, мог ли Рам Вилор из сказок детства после гибели сына настолько измениться, что не только обрёк на пятьдесят лет медленного уничтожения тех, кто не уберёг сына, но и забросил все дела в Империи…
Почему забросил? Изменил, так будет вернее. Словно… Словно пытался нащупать путь изменения Империи и приблизить её к Альянсу…
От понимания этого в груди родился какой-то комок, который я с трудом, но смыл уже остывшим чаем. Чай заодно и прояснил голову, позволив додуматься до очередного вопроса:
— А сколько вообще детей у Рама Вилора?
— С десяток, — буркнул Седой. — Но толку, если они полные бездари, которым не помогают ни зелья Древних, ни алхимия, ни…
Седой замолчал, но я продолжил за него:
— Ни пилюли.
— Бездари, — снова выплюнул злые слова Седой. — После того как трое не пережили своего первого Небесного Испытания, остальных на него не загонишь. А тех, которых попытались, ловили по всей Империи, да так и не загнали.
И снова в памяти мелькнуло лицо Фатии, и я разжал губы, переиначивая её слова:
— Падение любой фракции начинается с того, что её главы или старейшины начинают жалеть своих детей. Это первый шаг к падению. После этого они могут простоять ещё сотни лет, опираясь на свой фундамент, но с каждым годом они будут лишь слабеть, — вдох мы бодались взглядами с Седым, а затем я всё равно закончил точно так же, как закончила Фатия. — Как ослабела Империя Сынов Неба, так слабеет наша Поднебесная Империя.