Пробуждение
Шрифт:
– Вместе и поищем.
– Я не хочу подставлять вас.
– Нахваталась новых словечек. Чего мне боятся? Я уже умирала. Ты тоже. И не раз.
– Останусь. Одной плохо.
– Заодно и расскажешь, что можно.
Я достала из пакета вафельный торт.
– О, гуляем. Где взяла такую роскошь?
– От фабрики привезли. Они же теперь сами торгуют.
Мы пьем чай и наслаждаемся. Она спросила, как мне жизнь здесь? Не очень. Совсем. Хотя чему удивляться? Вся мишура и все коммунистическое вранье слетело в миг. Остался неприкрытый оскал. Лучше всех устроились коммунистические руководители. Ни один из номенклатуры без работы не остался. Часть теперь в политике за демократию,
Я видела, как на переходе сквозь серую унылую толпу, переходящую на зеленый, ехал на мерседесе такой комсомольский вожак и смеялся, глядя, как старики разбегаются от бампера.
– Занятия, наверное, совсем забросила?
– прерывает грустные мысли Вера Абрамовна
– Не совсем. Это единственное, что со мной всегда, во всех мирах. Но всегда разное.
– Конечно. Выберешь для себя нужное.
– А задумалась я об истории. Как же раньше жили? Не было милиции. При царе полиция тоже не везде была. Хрущов на съезде говорил, что первый раз в жизни жандарма увидел в двадцать три года. И не поубивали же друг друга? А сейчас как звери. Даже хуже, потому что ненасытные.
– Кто тебе про Хрущова рассказал?
– Да давно, еще в тюрьме Полина просвещала.
– Тут все просто. И даже интересно, потому что мы присутствуем при уникальном эксперименте.
– Да уж, естествоиспытатели выискались.
– Вот смотри, то, что ты описала, относится к народу. Раньше он сам разбирался с нарушениями собственности и морали. По праву своего существования. Если преступил, то кого-то прибьют, кого изгонят. Потом появилось государство в лице правящих лиц непонятного происхождения, но оно только кулаком стучало направо и налево в случае открытого неповиновения.
– Да, Полина говорила, что самая большая коммунистическая ложь, это то, что народ и партия едины. Или что власть народная. А она сама по себе, люди сами по себе.
– Верно. И народу, по большому счету, все равно, кто у власти. Если он народ, конечно. И такое положение для власти очень опасно. Поэтому они и пытаются часть естественных прав заменить «заботой» государства. Понимаешь?
– Нет, - улыбнулась я.
– Главная задача любой власти, это перевести под контроль все потребности, желания и даже мечты человека. Вспомни Достоевского, когда Великий Инквизитор говорит, что разрешат и грех, но только послушным. Это ключ к пониманию всех перемен. В этом ключе коммунизм, и правда, представляет собой огромный интересный эксперимент. Ведь чтобы рабы работали, надо контролировать их рабочее время. На заводе такое сделать проще, чем в деревне. В колхозе проще, чем барину за крепостными смотреть. Раньше даже барщина три дня в неделю была. Остальное время на себя работали. А то так и вовсе в город на заработки отпрашивались на всю зиму.
– Но человек не все время работает? Есть другие дела.
– Умничка. Вот за них и борьба. Родился ребенок, его воспитывают в детском саде. И никуда не денешься, потому что родителям после декретного отпуска работать надо по закону. Под угрозой тюремного заключения. Чадо имеет несколько часов общения с папой и мамой в лучшем случае. Потом школа в обязательном порядке. Там мозги промывают с первого класса в нужном ключе. Октябрята. У них звенья, командиры
– То есть, на самом деле, все это должно изначально быть в народе? В общине, в семье?
– Конечно. Работа со своими и на своих, развлечения с ровесниками, на которых потом можно опереться, или, по крайней мере, изучить, от кого что ждать.
– А тут игра в государство?
– я наливаю чай в красивые фарфоровые чашечки.
– Не игра. Уход от своих. Переключение на имитацию семьи и рода. Далее комсомол. Тут, кроме перечисленного, уже судьбоносные решения. Комсомольская характеристика только сейчас перестала требоваться. Раньше без нее поступить в институт было сложно.
– Это да. Но многим нравилась такая жизнь.
– Я не говорю, что это плохо. Я показываю, где государство замещает естественные функции народа, при этом представителем народа не являясь.Потом обрабатывается наиболее сильная часть. Мужчины. Всех в армию. Там уже человек ломается под государство силой. Поэтому девушек и не берут. Это только система воспитания.
– Сталкивалась. Муштра, строевая подготовка, затянутые ремни, кровати по нитке с отбитым кантиком, - вспомнила я свои приключения в военных частях, - а что еще?
– Право выбора. Голосование при коммунистах видела? Превращение в фикцию.
– Ну тогда не только голосование. Много еще чего за тебя выбирали. Распределение после института, например. Или поездки за границу. Только для избранных.
– Или право на защиту, - не спорит она со мной и продолжает, - на тебя напали. Тебе повезло, и ты убил, а не тебя.
– Про это я в СИЗО наслушалась. За самооборону всеми правдами и неправдами посадят. И никто не понимает, почему.
– А я объясняю. Это политика. Ты не должен сам использовать свое право на защиту жизни, близких или собственности. Его забрало государство.
– Оно тогда все забрало.
– Да, и право на выбор духовного пути развития тоже. Только правоверный коммунизм. Есть священное писание в виде Маркса, Энгельса и Ленина, есть святилище со святыми мощами, мавзолей, есть канонизированные святые. Те же двадцать шесть бакинских комиссаров или Павлик Морозов, или Котовский. Есть молельные комнаты, они же ленинские. Есть дворцы советов и святые артефакты вроде пионерского знамени. Стояла в карауле?
– Не помню. Вечный огонь еще есть.
– Нет, это явление намного глубже и не исчезнет без коммунистов. За него голову оторвут при любой власти. Требует отдельного разговора. Ну так вот, - выпила она глоток чая, - заменить, заменили. А потом взяли и выдернули государство. И остался, не народ, а набор граждан у разбитого корыта. Опереться больше не на что. Это еще хуже, чем рассеяние евреев. Те себя не потеряли. А мы - свидетели, что случается с людьми, у которых забирают природные права в обмен на миску каши, да и то, обещанную в далеком будущем. И не им. А гипотетическим будущим поколениям.
– Страшное время.
– Обычное. Теперь понимаешь смысл трагедии? Так что не чему удивляться, что горцы держатся за адаты и традиции. Это делает их народом. Да, есть дикие обычаи. Но или так или совсем никак.
– Тогда получается, что советская власть - это огромная бомба под народы. Ее подвели, зарядили и сейчас взорвали. Кто-то с краю Союза остался жив. А наши посыпались.
– Это пробная бомба. Так, тревожащий заряд. Поверь, основная впереди.
Мы допили чай. Немного позанимались голосом, чтоб вспомнить навыки и сделать диагностику. Вера Абрамовна выделила мне комнату в своей двушке. Я осталась ночевать у нее.