Пробужденная совесть
Шрифт:
— Хорошо, — прошептала Настасья Петровна.
— И всегда помните, что я ваш искренний друг, — добавил Беркутов и скрылся из сада.
Через два часа он был уже в городе. Когда он подъехал к номерам, где он всегда останавливался, навстречу к нему выбежала бойкая горничная с подвитыми кудерками над выпуклым лбом.
— Пересветов здесь остановился? — спросил он ее.
Горничная схватила одной рукой его подушку, а другой маленький сак.
— Здесь.
— А номерок для меня недорогой найдется?
— Пожалуйте-с, как не быть.
Горничная,
— Вот вам и номерок, — сказала горничная, вводя Беркутова в маленькую и затхлую комнатку. — Еще чего вам не потребуется ли? — спросила она Беркутова, положив на железную кровать подушку и сак.
— А чего у вас можно достать? — спросил тот, улыбаясь уголками губ.
— Да все-с!
— Например?
Горничная звонко расхохоталась и выбежала вон.
— Да ты постой, — крикнул ей вдогонку Беркутов. — Пересветов в котором номере?
Горничная на минуту вернулась и заглянула в дверь.
— В девятом, — отвечала она и снова с хохотом исчезла в коридоре.
Несколько минут Беркутов задумчиво ходил из угла в угол по затхлой комнате. Затем он оправил костюм, поглядел на себя в зеркало и пошел в номер Пересветова.
— Входите, — воскликнул чей-то пьяный голос, когда Беркутов постучался к Пересветову.
Он переступил порог. В комнате было накурено до одурения. У стола, сплошь заставленного всевозможными бутылками, сидели три человека. Пересветов сидел с краю, в кресле, вытянув долговязые ноги чуть не на средину комнаты. Увидев Беркутова, он с трудом поднялся на ноги и, покачиваясь, подошел к нему.
— Здравствуй, дружище, — проговорил он с пьяной усмешкой и припал к его лицу мокрыми губами, — ты ведь мой друг? Миша, а Миша? Друг ты мне или нет?
— Эка ты, братец, до чего накачался, — усмехнулся Беркутов, — винищем от тебя на девять миль несет.
— Эй, вы, черр-ти! — обернулся, покачиваясь, Пересветов к сидевшим у стола людям, — знакомьтесь с моим наилучшим другом!
Люди, сидевшие у стола, приподнялись со своих мест. Первым к Беркутову подскочил белобрысый юноша в сапогах бутылками, синем сюртуке и в вышитой рубахе навыпуск. Вышитый подол рубахи торчал сзади из-за разреза его сюртука острым углом и напоминал собою сорочий хвост.
— Купеческий племянник Петр Петрович Верешимов, — шумно расшаркался он перед Беркутовым, — ближайший родственник Ивана Иваныча Верешимова.
И, пожав руку Беркутова, он отошел к столу. Вслед за ним к Беркутову подошел черноволосый, долгий и прыщавый, одетый так же, как и первый, но только без сорочьего хвоста сзади. Он тоже шаркнул ногами и буркнул:
— Купеческий племянник Тихон Никешкин.
— Тихон с того света спихан, — расхохотался Петр Петрович.
— Этот племянник у меня лесу две десятины купил за семьдесят пять целковых, — сообщил Пересветов Беркутову и полез целоваться к Тихону.
Очевидно, все они были в градусах. Беркутов поглядел на синие облака дыма.
— Вы бы, свиньи, хоть окно-то отворили, — сказал он, не обращаясь
— Тебя? Друг... Конечно... Дуняша! — крикнул тот.
В комнату вошла смешливая горничная, вносившая вещи Беркутова.
— Дуняша, самовар! — приказал Пересветов.
Долгоногий Тихон затянул во все горло:
Привезли Дуня-а-хе Два пуда кудели-дели-дели…Петр Петрович ни с того ни с сего расхохотался на всю комнату.
— Этот племянник у меня лесу две десятины купила — снова сообщил Пересветов Беркутову, показывая на зевающего Тихона.
Два пуда кудели-дели-дели…горланил тот.
— Ты чего это закружил-то? — спросил Беркутов Пересветова.
— Так, — отвечал тот, — сердце у меня, друг-приятель, сосет. К разоренью я ведь иду. Через год мне крышка! Продадут именье-то мое! Вот я с горя и кружу. Пропадать, так уж пропадать!
Пересветов внезапно рассмеялся.
«Э, да ты крепок!» — подумал про него Беркутов.
Но Пересветов уже не смеялся и глядел перед собою широко раскрытыми и полными страха глазами. Лицо его сразу побледнело.
— Тошнехонько мне, — простонал он, крутя головою, и тотчас же крикнул:
— Тихон, друг, водки! Ты меня любишь!..
— Этот племянник у меня лес купил, — снова сообщил он Беркутову.
— Тишка, прислуживающий, и мне пива! — загоготал Петр Петрович.
Он, очевидно, привязывался к Тихону. Но тот благодушно налил и ему.
Беркутов покачал головою.
— Будет тебе водку-то глушить, — сказал он Пересветову и отобрал у него рюмку. — Пей лучше со мною чай, ты и без того пьян, как два сапожника. Или не хочешь ли сельтерской?
— Друг... сельтерской, — простонал Пересветов и, плача, полез к Беркутову целоваться, — сельтерской, — шептал он всхлипывая, — сельтерской...
XIII
Дуняша внесла самовар и поставила его на стол, опростав место из-под пустых бутылок.
Тихон, глядя на нее, размахивал руками и пел:
Два пуда кудели-дели-дели...— Да вы что, куделью, что ли, торгуете? — спросил его Беркутов и, повернувшись к Дуняше, добавил: — А вы, голубушка, принесите сюда поскорее шесть бутылочек сельтерской.
И он вручил горничной деньги.
Тихон стал заваривать чай. Очевидно, он был здесь за хозяйку. Петр Петрович, чуть покачиваясь, ходил по комнате, виляя сорочьим хвостом. Между тем, в комнате совершенно стемнело. Дуняша принесла сельтерскую, откупорила бутылка и зажгла лампу. Пересветов с жаждою пьяного выпил залпом три стакана. Тихон подал Беркутову стакан чаю.