Процесс исключения
Шрифт:
7
25 декабря 1973 года я получила письмо из Союза Писателей. Привожу его целиком:
"Уважаемая Лидия Корнеевна!
Мне необходимо побеседовать с Вами. Прошу Вас быть в Секретариате у меня 28 декабря, в пятницу, к 14 часам.
Ю.Стрехнин
Секретарь Правления Московской Организации СП РСФСР
24 декабря 1973 года".
В пятницу я отправилась. Со Стрехниным мне уже случалось беседовать в семьдесят втором году после опубликования в Америке моей книги "Спуск под воду". При всей учтивости моего собеседника — это был форменный допрос, ничто иное. На прощание Стрехнин сказал: "Я наде-юсь, наш разговор
Сейчас я сожалею уже не о Стрехнине, а о своем обещании. Но как бы там ни было, дала слово — держу.
Вторичный вызов к Стрехнину, в декабре 1973 года, и потом вызов на Секретариат — это уже дело иное. Тут уж никакие обещания меня не связывают, и записи я вела, не скрываясь.
Мне хочется, чтобы читатель ознакомился с ними: они дают ясное представление о духовном уровне тех, кто мнит себя руководителями нашей литературы.
28 декабря 1973 года, ровно в 2 часа дня, я поднялась на второй этаж Центрального Дома Литераторов и вошла в кабинет к Стрехнину. Он встал из-за письменного стола, поздоровался и предложил мне кресло. Я примерилась: кабинет маленький, окно большое, свету много. Я вынула из портфеля дощечку с наколотой бумагой, ярко пишущий фломастер и линзу. (Я могу писать, только приблизив бумагу к глазам, а читать только сквозь линзу.) Стрехнин сказал, что 14 декабря состоялось заседание Бюро Объединения детских и юношеских писателей, на которое меня пыта-лись пригласить, но не удалось, потому что не могли дозвониться. А вопрос там стоял серьезный: товарищи ходатайствовали перед Секретариатом об исключении меня из Союза.
Телефон мой работает столь прихотливо, что, быть может, детские писатели и впрямь пыта-лись, но не могли дозвониться. Уже многие годы оба мои телефона — городской и дачный — приобрели способность самовыключаться и самовключаться. Не работает, потом начинает работать. Через два месяца после того, как детские писатели накануне 14 декабря 1973 года тщетно пытались с помощью телефона пригласить меня на свое заседание, — через два месяца, то есть 12 февраля 1974 года, между пятью и шестью часами, когда уводили в неизвестность А. Солженицы-на, — мой телефон очередной раз самовыключился. Я ни о чем не подозревала, мне надо было позвонить приятельнице, но сколько бы я ни поднимала трубку, — бездна молчания. Ни гудков, ни писка. Через час телефон самовключился; Солженицын был уже арестован на квартире жены (улица Горького, 12); военная операция: восемь человек вооруженных милиционеров, а за ними сухопутная армия, морской и воздушный флот Советского Союза — все против одного человека, вооруженного одним лишь оружием: словом… военная операция была благополучно завершена, и заголосили телефоны по всей Москве, как колокола, возвещая несчастье.
Меня по самовключившемуся телефону известил друг. Я отправилась знакомой дорогой, дворами, с улицы Горького, 6, на улицу Горького, 12.
Лагерь? Расстрел? Высылка за границу?
Но день этот был еще впереди.
А сейчас Стрехнин любезно протянул мне протокол заседания Бюро Детской секции от 14 декабря 1973 года. Я глянула — третий или даже четвертый экземпляр машинописи, недоступный моему зрению даже сквозь линзу. Стрехнин предложил огласить. Я поблагодарила. Начала конспективно записывать то, что слушала: выступления "детских писателей". Но тут вошел, представился и сел неподалеку от меня А. Медников. Стрехнин начал снова. Мне казалось, будто Медников все время крутил вокруг пальца какой-то ключ на веревочке. Может быть, мне это только казалось.
Стрехнин:
"Протокол заседания Бюро Детской секции 14 декабря 1973 года. Присутствовали тт. Юрий Яковлев,
Сообщение сделал Юрий Яковлев: Лидия Чуковская пользовалась всеми благами, предоставле-нными ей государством. И в то же время порочит Советское государство. Она уже давно обязана была сама положить билет. Мы у нас в секции не видели ее лет двадцать.
Я (перебивая): Все граждане Советского Союза пользуются всеми благами государства, а не я одна. Вот вы, например, товарищи, получаете зарплату от государства, а также и гонорары. И вы, и Юрий Яковлев.
Стрехнин продолжает читать:
Воскресенская: Я много лет назад слушала выступление Лидии Чуковской. Она говорила, что надо заботиться не о пионерском знамени, а чтобы мальчики хорошо обращались с девочками.
Я: Я такого своего выступления не помню. Но я и сейчас думаю, что мальчики должны хорошо обращаться с девочками.
Стрехнин читает:
В.Медведев: У нас есть такие люди, которые любят играть на публику. Смелость на заграницу. С ними надо бороться.
Стрехнин продолжает читать:
В. Морозова: Необходимо отделить Корнея Чуковского и Николая Чуковского от Лидии Чуковской. Чтобы ее тень не падала на них. Ее выступление глупо и чудовищно.
А. Аренштейн: Эта дама для нас чужой человек. Она все получает от государства, а сама ничего не делает.
Андрей Некрасов: Член Союза Писателей обязан участвовать в строительстве коммунизма. Я читал заявление Лидии Чуковской и возмущен. Я ставлю вопрос об исключении ее из Союза.
И. Стрелкова: Еще в 1969 году покойный Аркадий Васильев ставил вопрос об исключении Лидии Чуковской из Союза. Но тогда у нее умер отец, и это заставило нас оказать ей снисхождение.
("Да, уж чем-чем, а снисходительностью Васильев не отличался", подумала я.)
Стрехнин читает:
А.Кикнадзе: Она пишет для того, чтобы привлечь внимание к себе. Но это никому не интерес-но ни у нас, ни за границей. Она хочет опорочить и советскую интеллигенцию, и советский рабочий класс.
Николай Богданов: Она пользуется именем отца и брата. А с отцом у нее были когда-то неприятности, потому что у нее тяжелый характер. Таким, как она, не место в Союзе.
Я (Стрехнину): Как же вы, Юрий Федорович, принимаете подобные протоколы и допускаете подобные собрания? Ведь это не обсуждение моей статьи, а обсуждение моих семейных дел! Как они смеют обсуждать мои отношения с отцом! У меня около трехсот писем моего отца — ими займутся историки литературы, а не Николай Богданов. Что это за уровень разговора в Союзе Писателей — об отце, брате? А если я выйду на трибуну и буду обсуждать, как относится т. Иванов к своей жене?
Стрехнин: Почему вы предъявляете свои претензии нам? Ведь я вам читаю не свои слова, а протокол заседания секции. Выступления товарищей.
Я: А почему меня не пригласили на заседание секции и все это было без меня?
Стрехнин: Это действительно нехорошо. Но они не могли вам дозвониться…
Стрехнин продолжает читать. Читает, что сказала И.Токмакова.
И.Токмакова: Выступление Лидии Чуковской предательское. Она позорит звание писателя. Ей не место в Союзе.
Н.Дурова: Со мной был такой случай: кто-то из артистического мира предложил мне подпи-саться под письмом Лидии Чуковской в защиту Солженицына. Но я отказалась, хотя было уже много подписей.
Я: Это ложь. Никаких подписей, кроме моей, под письмом в защиту Солженицына не было, и я их не собирала. Я написала статью в "Литературную Газету" сама, одна: сама подписала и сама отправила*.
* Статья "Ответственность писателя и безответственность "Литературной Газеты" (1968). См. сборник "Открытое слово", с 49. Примеч. ред. 1997.
Стрехнин: Но она и не говорит, что вы предлагали ей подписываться. Мог предлагать кто-нибудь другой.
Стрехнин продолжает читать, что говорила Н.Дурова: