Прочь из моей головы

Ролдугина Софья Валерьевна

– Не удержался, – усмехнулся он без следа угрызений совести. – Кстати, нравится?

«Что, поцелуй?» – хотела я сострить, но тут сообразила, что этот… этот.. удивительный мастер на все руки успел меня переодеть.

Он выбрал платье – вполне ожидаемо. И не то чтобы вразрез с моими собственными желаниями: за две недели вынужденного аскетизма джинсы из «любимых» превратились сперва в «бессменные», затем в «надоевшие» и вплотную приблизились к отметке «ненавистные». Но цвет, но фактура… Это было кремовое, плотное, чуть блестящее даже кружево, которое облегало меня, как футляр – шею, грудь, руки почти до самых

пальцев, талию, бёдра. Длина юбки и разрез позволяли ходить, как обычно, не замедляя шаг. В глубине души я боялась, что Йен напялит на меня какой-нибудь эротический кошмар с чулками и подвязками, а вдобавок переобует в туфли на каблуках – и зря. Обувь он мне оставил примерно такую же, только сделал кеды кружевными и более лёгкими, а что касалось общего впечатления, то, к моему удивлению, за счёт узора кружева платье выглядело холодно и агрессивно – как доспехи.

«Точнее, как нечто среднее между подвенечным нарядом и доспехами», – пронеслось у меня в голове, стоило вспомнить, как мы вместе с ним разглядывали свадебные платья на сайте, так безумно давно по моим внутренним часам.

– Тебе идёт, – мягко произнёс Йен и поправил неизменное чёрное пальто на моих плечах. – Только, знаешь, я тебя обманул, – добавил он вдруг и, прежде чем я напряглась и стала выискивать подвох, приколол к корсажу маленькую веточку олеандра. – Цветы. И к тому же розовые.

В этом простом жесте было нечто такое трудноописуемое, не укладывающееся в точные формулировки, очень личное, очень… очень… Я сглотнула, чувствуя, как грудь сдавливает от нахлынувших чувств, и суховато ответила:

– Сойдёт.

Надо, наверное, было добавить хотя бы «спасибо», но снова заговорить никак не получалось. Но Йен, кажется, и так понял – и довольно, по-щегольски зачесал пальцами свои волосы назад, откровенно рисуясь.

– О, на таком фоне даже я сам бледно выгляжу, – пошутил он и, оглядев себя, одёрнул простую светлую водолазку, меняя её на приталенный пиджак глубокого серо-синего цвета. Тёмные джинсы, правда, остались на месте, и мокасины тоже, а под распахнутым пиджаком маячила белоснежная футболка с зубастым смайлом кислотно-розового цвета. – Что ж, теперь мы точно не останемся незамеченными.

– Нас бы и так заметили, – хмыкнула Тильда, приглядевшись к точке выхода, до которой оставалось каких-то пятьдесят шагов. – Значит, центр Арены?

– Угадала, – подтвердил он и улыбнулся, показывая слишком много зубов. – Прямо как в старые добрые времена.

Мост мы проскочили гораздо быстрее, чем я снова успела разволноваться – и очутились посреди площадки величиной с теннисный корт, составленной из плохо стыкованных гранитных плит. Вокруг были трибуны, уходящие метров на пятьдесят вверх, разделённые на сектора, с ложами и балконами, как в театре, и в каждом, практически в каждом кресле кто-то сидел.

– Позвали даже малые семьи, – пробормотал Йен, и зрачки у него расширились. – Примерно пятнадцать тысяч человек… Что ж, такие масштабы как раз по мне, – добавил он и подмигнул нам. А потом сделал что-то, и голос его мягко раскатился по всей Арене, проникая в самые отдалённые уголки: – Господа, прошу прощения, мы немного задержались. Надеюсь, вы не стали выносить решение, не выслушав свидетелей защиты?

Слова его произвели эффект исполнения государственного гимна в военной академии – то есть вся эта огромная

масса колыхнулась, а потом вытянулась во фрунт.

И – завалила нас атакующими чарами.

Я успела разглядеть падающие с небес горы, молнии, полчища насекомых, ядовито-жёлтый туман, стрелы, копья, мечи, вооружённых крылатых дев и, кажется, тираннозавров, к счастью, не вооружённых. Всё это надвинулось, как в страшном сне – а потом вдруг бесследно исчезло. Йен стоял, воздев руку, с пальцами, сложенными как для щелчка, и скалился; на виске у него отчётливо билась жилка.

Чародеи на трибунах продолжали волноваться, как море, за редчайшим исключением, но за потрясанием рук и бород больше не следовало ничего – ни вспышек пламени, ни раскатов грома, ни полчищ монстров.

Вскоре воцарилась удивительная тишина.

– Благодарю за тёплое приветствие, – недрогнувшим голосом продолжил Йен, хотя это явно давалось ему не так легко, как он пытался показать. – Очень рад, что вы соскучились по мне за минувшие пятьдесят лет. Поверьте, для меня время тоже тянулось практически бесконечно, хотя прошло не без пользы. Как вам эта изящная конструкция, к примеру? Она отменяет все чары в радиусе тысячи шагов. Я назвал её «Минуту внимания, пожалуйста», но, соглашусь, вышло длинновато… И да, если кто-то недоволен моим присутствием здесь – милости прошу на Арену, урегулируем разногласия, как подобает благородным чародеям. Один на один, толпой против одного – на ваш выбор.

Он вновь щёлкнул пальцами – и, похоже, снял свои блокирующие чары, однако новых желающих атаковать не нашлось. Более того, тишина стала даже более полной, густой, докатилась до самых дальних рядов, гася тревожные перешёптывания. И в этом вакууме, где слышно было каждое нервное пошаркивание подошвой, каждое покашливание, совершенно отчётливо раздался взволнованный голос Хорхе:

– Йен? Это правда ты?

К тому времени я уже немного привыкла к местному освещению, а потому сумела рассмотреть просторную ложу справа примерно посередине трибун. Вокруг неё пролегла широкая, метров десять, полоса без балконов и кресел, щедро затянутая цепями, как паутиной. В глубине ложи просматривались очертания массивной решётки, по бокам от которой замерли бледными тенями куклы, подозрительно похожие на те, что мы видели на фабрике Датура.

«Надо же, самая настоящая тюремная клетка», – успела подумать я, когда из мрака появились две изящные руки и легко выгнули прутья в стороны.

Куклы дёрнулись было навстречу заключённому, однако почти сразу же замерли, спелёнутые гибкими побегами плюща. А Хорхе, несколько потрёпанный и бледный, но всё такой же изысканный, выбрался из клетки, на ходу скидывая с себя оковы – и неуверенно, как слепой, приблизился к краю ложи.

Несколько цепей внизу лопнули с тонким музыкальным звуком.

– Йен? – снова позвал Хорхе очень тихо.

– Привет, старый хрыч, – запрокинул Йен лицо, улыбаясь. – Я торопился, беспокоился, даже прервал своё блаженное уединение в компании дивных красавиц, и тут выясняется, что ты цел, невредим и полон сил. Какое разочарование.

– Ещё раз так меня назовёшь – высеку, – ласково пообещал Хорхе и машинально покрутил запястьем, разминая затёкший сустав. – Во что ты вырядился? И почему опоздал? Слушанья почти закончились.

– Мне уйти? – кротко спросил Йен, выгнув брови.