Прочь из моей головы
Шрифт:
Откуда-то с невидимого потолка спорхнула крупная птица с круглой головой… сова?
– Ночная стража, – пояснил Хорхе. Его старомодный наряд, который на лестничной клетке выглядел дико, вписывался сюда идеально. – Наберитесь терпения, Урсула. Полагаю, нам всем будет спокойнее, если для разговора мы выберем место, где нас точно не подслушают и не найдут. И не прервут. С возрастом, знаете ли, я искренне поверил в людей: они меня неизменно разочаровывают, проявляя худшие качества в самый неподходящий момент.
Обстановка располагала, и я не удержалась от вопроса:
– И Йен?
Призрачная
– Время от времени.
Я ускорила шаг, чтобы поравняться с ним. Чародей у меня в голове помалкивал с таким упорством, что оно уже стало напоминать смирение.
– Вы часто на него сердились?
– Помилуйте, отчего же я должен на него сердиться? – брови у Хорхе слегка выгнулись; это, очевидно, должно было изображать крайнее удивление. – Йен, конечно, был проблемным ребёнком, однако же предусмотрительным: проблемы он доставлял всем, кроме меня.
Мы свернули за угол, потом ещё и ещё; под ногами появились ступеньки, путь пошёл под уклон. Шкафы с книгами, плющ и совы при этом никуда не делись, и выглядело всё как библиотека под открытым небом, да ещё и на винтовой лестнице.
В ушах загудело, как от резких перепадов высоты, и я сглотнула, перебарывая лёгкую дурноту.
– Звучит так, словно вы намного старше его.
– О, действительно, несколько старше.
Хорхе рассмеялся – будто бархатом по щеке провёл. Мне захотелось сделать что-нибудь жутко глупое, ну, не знаю, коробку на голову надеть или в шкафу спрятаться, потому что мягкое, обволакивающе обаяние, поначалу неощутимое, стало подавляющим. Йен тоже производил головокружительное впечатление, но более земное, страстное; он был парадоксальным образом преисполнен жизни, несмотря на своё нынешнее состояние, и это завораживало. Много порывов, желаний… Он ведь не из-за роста и яркой одежды словно занимал сразу всё доступное пространство, а из-за вот этого жадного «моё, хочу, дай», которое разве что не на лбу у него написано было.
А его приятель оказался насквозь потусторонним существом. Настолько не от мира сего, что даже меня пробрало, даже Салли.
«Открылся, – встрепенулась она. И деловито добавила: – Шея. Сейчас».
Я скосила глаза на Хорхе. Он всё так же спокойно шёл на полшага впереди, умудряясь одновременно и вести меня, и поддерживать; голова у него была слегка наклонена, так что поза действительно выглядела уязвимой.
Нет, дорогая сестрёнка-маньячка, обойдёмся пока без кровавых попыток самоубиться о загадочного незнакомца. Есть более насущные проблемы, знаешь ли.
– Сколько вам лет? – спросила я прямо.
То, что он мастер напускать туман, уже ясно. Значит, в задницу осторожные кружения вокруг и около, буду прямолинейной до потери совести.
– Зависит от того, какой сейчас год, – безмятежно ответил Хорхе. Честно, на какую-то секунду предложение Салли показалось мне заманчивым. – Не сердитесь, Урсула, мне действительно сложно сориентироваться. Я родился в семьсот семьдесят первом году, в Лос Кампос. Мой отец был алхимиком, не слишком распространённое в те годы занятие, а потому не особенно почётное, однако оно предопределило мою судьбу.
Ступенька вывернулась из-под
Семьсот семьдесят первый год! С ума сойти. Получается, ему тринадцать веков?
– Все чародеи такие долгожители?
Логичный вопрос, в общем-то. И – опа! – я наступила на мину: Йен вдруг напрягся так, что дыхание перехватило.
– Я, скорее, исключение, – ответил Хорхе, словно не замечая, как у меня лицо перекосилось. Воистину джентльмен, да. – Не так уж сложно продлить сохранять юность около века, но, как правило, это предел для человека. Дальше даже чародеи начинают стареть.
Сов и зелени вокруг стало больше; книги, сплошь в мрачных кожаных переплётах, отдалились, почти скрытые за плющом. Где-то вдали горели свечи, напоминая лживые болотные огни.
– А вы?
– А я не человек, – улыбнулся он.
Мы остановились перед густым занавесом из плюща; Хорхе бережно отвёл рукой часть плетей в сторону – резко запахло лиственным соком и холодным лесом – и открыл проход в сумрачную палату, отделанную деревом и камнем. В глубине виднелось нечто похожее на гроб… нет, разумеется, нет, просто большая гранитная скамья, укрытая циновкой.
– Кто тогда?
Порог был невысоким, но переступить его никак не получалось: ноги буквально отнимались. Хорхе, впрочем, не торопил меня, даже смотрел с некоторым сочувствием, словно понимал.
– Дитя ночи. Мне нравится это название; наверное, потому что я не чужд романтики. Есть и другие варианты, впрочем: бледные выродки, мерзость полуночи, беспокойные бродяги… – Казалось, он веселится, перечисляя, но взгляд у него оставался тёмным и холодным. Это напрягало больше, чем загадочный элемент интерьера, похожий на гроб, вот правда. – В Запретном Саду предпочитают говорить «шипы». Так вы окажете мне честь, Урсула? – и он мягко потянул меня к себе, через порог.
У меня вырвался вздох.
Спокойно, спокойно. По сравнению с той тварью, которая заперла душу Тони в стекле, а из его тела вылепила куклу-марионетку, или с гигантскими разумными щупальцами из каверны – он ещё вполне себе ничего. По крайней мере, ведёт себя обходительно, и есть надежда, что он нам поможет.
– Знаете, что меня беспокоит по-настоящему, Хорхе? – честно призналась я, переступая наконец порог. Тут же вспыхнули светильники вдоль стены, и комната стала выглядеть гораздо уютнее. – Йен почему-то молчит. Хотя обычно заткнуть его – непосильная задача.
Хорхе отступил на шаг, зачем-то ослабляя узел галстука; взгляд был направлен вниз.
Постойте, ему что… неловко?
– Вы весьма… проницательны, Урсула, – негромко произнёс Хорхе, по-прежнему глядя куда угодно, только не на меня. – Полагаю, Йен замолчал, потому что не знает, что сказать. Он не так бесстыден, как хочет казаться, и, думаю, уже понимает, что полвека – срок даже для меня. И что обмен парой колких шуток ничего не… Впрочем, достаточно, – оборвал он себя, поднимая наконец взгляд. – Возраст всё же обязывает меня быть мудрее. Добро пожаловать домой, Йен Лойероз. Я ждал.