Прочь из моей головы
Шрифт:
– Так чокнутая парочка в твоей голове сейчас слушает? Эй, Улла? – Гэб повысила голос.
Не то чтобы у меня было право винить её за это.
– Они всегда слушают. И смотрят. Уже лет пятнадцать, так что психовать как-то поздно.
Тётя дышала тяжело и прерывисто – то ли пыталась не заорать на меня, то ли сдерживала слёзы, а потом пнула собственную сумку и, впечатывая подошвы в пол, ушла.
– Тут несколько комнат, – Дино присел рядом со мной. – Не обращай внимания. Ей просто нужно время наедине с собой, чтобы примириться с ситуацией. Ты сама-то как?
Я
– Не знаю. Живая.
– Тебе как-нибудь, ну…
– Ничего не надо, – заставила я себя разлепить глаза и улыбнуться. – Дино, иди спать.
Наверное, это убежище действительно было лучшим, на что мы могли сейчас рассчитывать. Шесть комнат только на первом ярусе – можно бродить целую неделю и не натыкаться друг на друга. Я выбрала ближайшую, даже не разглядывая её, наскоро ополоснулась в бассейне и забралась под одеяло.
Хотелось не просто отключиться, а исчезнуть – желательно навсегда.
Сначала мне снилась всякая бессвязная муть. Бег по лабиринту, чудовища, поезда, Хорхе в образе совы, удушающие ароматы цветов… Земля осыпалась под ногами, крошилась и обрушивалась в пропасть; дул сильный ветер, подхватывал меня и уносил прочь, в новое место, но и оно вскоре начинало разрушаться. А потом течение сна изменилось. Мы были в какой-то аудитории, целая толпа детей… нет, пожалуй, уже подростков, и постарше, и помладше; я видела руку с обломанными ногтями, вцепившуюся в бледно-розовые волосы и чувствовала запах крови, который становился всё сильнее, почти до тошноты…
«Нет, – пронеслось в голове. – Нет, нет, нет. Хватит. Не хочу. Не надо меня пугать. Я хочу знать твоё прошлое, но не такое».
Образ аудитории исчез, оставляя неприятный мутный след – как мел, стёртый тряпкой.
«Какая требовательная девочка, – шёпот ощущался как щекотка. – И чего же ты хочешь?»
А что ты прячешь, Йен?
«Урсула, не надо».
Ты ведь прячешь что-то, да? Покажи, Йен.
Что-то промелькнуло между нами, как вспышка молнии – запах роз, острое разочарование, белое-алое-белое… белое…
…он был в лаборатории.
Уже совсем взрослый, лет двадцать или чуть больше; рубашка слишком обтягивала плечи и казалась тесноватой. Длинные волосы скрепляла чёрная лента, неширокая и атласно блестящая, и сейчас он задумчиво накручивал её на палец, как локон.
– И что же ты здесь делаешь, Флёр? Дай-ка угадаю: решила завершить наши нежные отношения до срока и пришла за положенной наградой?
Молодая женщина у стола, заставленного колбами и приборами, тоже была мне знакома: каштановые локоны с крупным завитком, ясные голубые глаза, капризный рот… Та самая, из первого сна. Но сейчас она выглядела почти испуганно.
– У нас нет никаких отношений.
Пальцы замерли; лента выскользнула и сползла по плечу.
– Конечно, нет. Но это было та-а-ак удобно, что даже обидно прекращать. Знаешь, Флёр, твой брат, когда выпьет, рассказывает всё. Абсолютно всё… – он пересёк лабораторию и навис над женщиной – но только на мгновение, а затем потянулся дальше, к столу. – Мне даже стало совестно. Столь блестящая чародейка с безупречным
Женщина размахнулась и коротко ударила его по щеке – сперва ладонью, потом тыльной стороной, наотмашь.
Он даже не отшатнулся.
– Ты просто ублюдок.
– Знаю, – произнёс он с нежностью и осторожно прикоснулся к её волосам. – Ты ведь так давно мне это говоришь… так давно. Почему ты злишься, Флёр? Ведь ты была несерьёзна с самого начала… делала это ради высшей цели… превозмогала. Но почему же несерьёзным нельзя быть мне?
Женщина резко развернулась и вышла, прижимая к груди колбу с цветком и записи. Лицо у неё горело.
Он замер посреди лаборатории, запрокинув голову, и прикрыл глаза ладонью; дыхание у него сбилось.
– Ах-х-ха…
А потом он сдвинул пальцы и посмотрел на меня в щель, и стало ясно, что больше это не воспоминание, а он сам.
Йен.
– Да, ну и влипли же мы, Урсула, – выдохнул он хрипло и рассмеялся. Голос был таким же приятным, гипнотическим, как минутой ранее, но теперь будто бы надтреснутым. – Флёр действительно забрала мою работу, чтобы укрепить влияние Роз… Но, конечно, у них не получилось воспроизвести эксперимент. Бессмертный цветок, ах-х-ха… Я уже забыл, насколько глупо всё это выглядело… Эй, Урсула, – обернулся вдруг Йен ко мне, не отнимая от лица руку. – Кажется, меня только что бросили. Утешишь меня?
Я ведь знала, что он шутит.
Совершенно точно знала.
…но всё равно шагнула к нему, ближе, ближе, пока не оказалась почти вплотную. Йен ощущался таким тёплым, реальным, от него даже пахло по-настоящему – чистотой, травяным мылом и чем-то солоноватым. Его волосы казались на ощупь влажными, точно не успели просохнуть после купания; я встала на цыпочки, положила ему руку на затылок, пригибая к себе, заставляя уступить.
А губы у него были твёрдыми и немного шершавыми. И очень, очень горячими.
Раньше я уже целовалась, да хотя бы с Дино, но это было совсем не так. Прижиматься к чужому рту; впускать язык; покусывать губы; задыхаться. Ноги у меня подломились, и Йен подхватил меня под спину, а потом скользнул другой рукой под сорочку, под которой не было ничего, ни клочка ткани, и я…. я испугалась.
И – очнулась в разворошённой постели в совершенно незнакомом месте.
– Ах, да, – пробормотала я. – Убежище вампиров. Терновый Сад.
Голова была как чугунная. Мне с трудом удалось выбраться из одеял и кое-как сунуть ноги в кроссовки. Время уже перевалило за полдень; солнце шпарило безжалостно, и весь огромный сад за окном благоухал как-то остервенело, точно в последний раз. Я выбралась наружу, как была, в кроссовках и сорочке, и привалилась спиной к яблоневому стволу; ноги до сих пор подкашивались, а губы горели и горячо пульсировали.