Прочь из моей головы
Шрифт:
Чародей рванулся к нему, на ходу окутываясь электрическими разрядами, но почти сразу же рухнул, как подкошенный.
По полу покатилась седая голова, бешено вращая глазами.
Следующие две атаки я не то что не разглядела – не заметила даже. Что-то вспыхнуло слева, спину обдало холодом, а потом резко запахло кровью, и катящихся голов стало больше. Одна щёлкнула зубами в опасной близости от моих кроссовок, но Хорхе аккуратно вдавил её мыском ботинка в пол, словно в жидкую грязь, глубоко, до хруста, и пробормотал:
– Тихо, тихо. Что же вы такие живучие…
Потом
«Мёртвая вода, – удивлённо откликнулся Йен. – Красиво, конечно, но я не понимаю, зачем использовать нечто столь мощное. Если только…»
Он умолк так резко, что мне стало не по себе – особенно в воцарившейся тишине, лишь изредка нарушаемой чистым стеклянным треском.
– Если – что? – прошептала я, не отводя взгляда от Хорхе, упрямо сомкнувшего побелевшие губы.
«Если только он не вынужден спешить».
Приступ слабости в ночном поезде; оранжевый туман, оставшийся незамеченным вплоть до критического момента; торопливые, бескомпромиссные атаки… Всё это укладывалось в одну очень нехорошую схему. Я и сама вела себя точно так же – когда в бешеном темпе выдавала впрок одну статью за другой, чувствуя, что всё-таки сдаюсь подступающей простуде.
Но его явно мучила не тривиальная сезонная болячка.
Тем временем Хорхе выбрал себе жертву – пожилую чародейку, которая выглядела более испуганно, чем другие – и положил ей пальцы на виски, а затем не двигался около минуты. Когда он вновь пошевелился, лицо его было растерянным.
– Урсула, боюсь, ваших родителей здесь нет – за ними действительно выслали кукол, но те не вернулись до сих пор. Это, разумеется, ничего не значит, и рано делать пугающие выводы, – добавил он с неестественным спокойствием. – Но кое-что интересное тут нашлось. Вы не против спуститься в подвалы? Ненадолго.
«Куклы не вернулись до сих пор».
Я инстинктивно потёрла шею и ключицы, пережидая короткий приступ удушья. Рано пугаться, совершенно верно…
– Конечно. Давайте спустимся. Если уж мы вломились сюда, то небольшая экскурсия нам не повредит.
По пути мы ещё дважды попадали в засаду. Особенно меня впечатлила лысая чародейка в облегающем комбинезоне, которая повелевала хищными и галлюциногенными грибами. Незабываемое зрелище – лестница, сплошь заросшая поганками, которые при твоём приближении начинают синхронно трясти шляпками, исторгая облака ядовитых спор. Предполагалось, видимо, что мы неосторожно вдохнём эту муть и приляжем отдохнуть на ступеньках, ибо следом, чтобы добить нас, из-за поворота выступила целая колонна крепких грибов-силовиков, зубастых и мускулистых. Увидев их, Хорхе нервно дёрнул уголком рта, встряхнул свою книжку
Пахло вкусно. Я даже замечталась о пицце с моцареллой и шампиньонами.
За поворотом лестницы обнаружилась и хозяйка грибного выводка. Сложно сказать, была ли она лысой до встречи с нами, но ради успокоения собственной совести пришлось считать, что да.
Вторую – и, к счастью, последнюю – засаду, почти целиком состоявшую из перепуганных подростков, Хорхе милосердно усыпил. Дальше путь был чист. Лестница привела в подвал, заваленный странного вида хламом – двуногие стулья, кадки с засохшими цветами, чучела монстров, картины в богатых рамах, старомодная одежда… В стене обнаружилась тайная дверь, за ней – короткий извилистый проход, заполненный ловушками и зловредными чарами, а за ним – практически пустая комната, освещённая четырьмя масляными лампами.
Посередине стоял гроб из чёрного дерева – большой, роскошный, обитый изнутри пурпурным бархатом.
«Мне кажется, – отстранённо сказал Йен, – здесь чего-то не хватает».
– Ага, – кивнула я. – Например, тела.
– Есть один способ узнать наверняка, – задумчиво произнёс Хорхе, вновь раскрывая книгу. – Учитывая, что охват небольшой, всего два месяца, можно рискнуть.
Горло сдавило от беспокойства – не моего, чужого, и стало физически трудно дышать.
«Урсула, не позволяй ему. Не надо! Слышишь? Скажи ему!»
Оглушённая, я успела только сделать шаг – полшага – преодолевая дурноту, когда из книги вылетел целый ворох листов. Воздух наполнился странным шумом, чем-то средним между хлопаньем крыльев и шелестом страниц, и стены исчезли под слоем бумаги. Отдельные линии и буквы, чёрные и красные, сложились в узор и вспыхнули так ярко, что стало больно глазам. Комната заполнилась тенями – человеческими и звериными силуэтами.
Хорхе упал на одно колено и кончиками пальцев промокнул кровь на губах. Издали она казалась почти чёрной.
«Идиот, – простонал Йен. – Какой же идиот…»
А потом тени пришли в движение.
Они перемещались быстро, как на многократно ускоренной перемотке. Некоторые были узнаваемыми – то оранжевое пятно на ножках, кружащее у гроба, явно изображало Крокосмию; другие появлялись и исчезали так стремительно, что больше напоминали порывы цветного ветра, чем нечто антропоморфное. Свет мигал, температура менялась от жары к лютому холоду и обратно, но самое главное – гроб теперь не был пустым.
Там лежал Йен.
В этом мельтешении силуэтов и теней только он оставался неподвижным – и, парадоксальным образом, единственный казался живым. Плечи упирались в края гроба; руки были целомудренно скрещены на груди; бледно-розовые волосы на фоне пурпурного бархата напоминали языки пламени, за исключением одного локона, пересекавшего лоб, и сейчас мне очень-очень хотелось подойти – и убрать его, сдвинуть… прикоснуться?
«Всё это очень мило, – несколько ошарашенно произнёс Йен. – Но почему я голый? У них совсем не осталось уважения к мертвецам?»