Прочь из моей головы

Ролдугина Софья Валерьевна

Это всё, что тебя беспокоит? Реально?

Он откликнулся не сразу.

«Меня беспокоит, что Хорхе использовал зеркало времени, которое отнимает бездну сил, вместо того чтобы вызволить Крокосмию и пытать его, пока он не расскажет, куда дел меня. И причина в голову приходит только одна».

Да уж… Догадываюсь какая.

«Он боится, что не справится с ним, не убивая. Садовникам вообще-то запрещено сражаться друг с другом, для разрешения разногласий есть суд… Но сомневаюсь, что это беспокоит кого-то, кроме моего наставника, который отчаянно пытается сохранить свою человечность. И,

может быть…»

Кто ещё был исключением, я дослушать не успела, потому что хоровод теней замер наконец. У гроба стоял Крокосмия, положив мёртвому Йену руку на голову, и из-под ладони пробивалось зловещее красно-оранжевое сияние.

…а потом он развернулся – и той же ладонью пробил Хорхе грудь.

По-настоящему.

Господи, он был настоящим!

– Ты же не думаешь, что вампиру может навредить такой удар? – спросил Хорхе, бледно улыбаясь.

Крокосмия оскалился едва ли не до ушей – казалось, что ещё немного, и его голова просто развалится пополам по линии улыбки.

– А ты же не думаешь, что я на этом остановлюсь?

Бумажные листы на стенах затрепетали, словно под порывами невидимого ветра – и вдруг сорвались, на лету оборачиваясь мелкими круглоглазыми птицами, похожими на сов. Они кинулись к Крокосмии, облепляя его так плотно, что он мгновенно стал похож на пернатую мумию, судорожно дёргающую руками. На какую-то секунду появилась дурацкая надежда: может, мы победили всё-таки, а вдруг… но почти сразу же яркая вспышка разнесла птиц буквально в клочья.

Комната, и без того тесноватая, заполнилась перьями так, что стало трудно дышать. За спиной у меня потянуло холодком, точно открылась дверь, и появился сквозняк.

«Проход из каверны, – быстро сориентировался Йен. – Он пытается вытащить хотя бы нас, если самому уйти не получится».

Со стороны Хорхе не выглядел настолько плохо: его рана уже закрылась, и он сохранял полное самообладание, хотя и был бледноват – в отличие от Крокосмии, чья вытянутая, лошадиная физиономия стала багровой от гнева.

– Ты не выкрутишься на этот раз! Здесь и сдохнешь! Думаешь, тебе это с рук сойдёт?

– Что именно? – спросил Хорхе устало и увернулся от вспышки-лезвия. – Твоё недолгое заключение в бесконечной библиотеке? Другим садовникам нет дела до таких мелочей, дружок. Я просто скажу, что ты меня оскорбил, и я поставил тебя в угол по праву старшего. Воспитание, всего лишь воспитание… ох.

Очередная вспышка его всё-таки задела. Я рефлекторно дёрнулась – Салли молчала, но упрямо, настойчиво думала, как бы уложить Крокосмию в гроб – и обнаружила, что спина у меня буквально приклеилась к «сквозняку». Ощущение прохлады расползалось дальше и становилось сильнее; уши закладывало. Совиные перья кружились всё быстрее, отсекая сражающихся плотным облаком.

«Нас сейчас затянет в переход, – голос Йена звучал спокойно, даже слишком. – Хорхе упрям, как баран, он действительно не станет убивать другого садовника, поэтому преимущество на стороне Крокосмии. И если сейчас он вернёт себе контроль над каверной и схлопнет её, то Хорхе окажется под солнцем».

И что делать? Если надо передать тебе контроль над телом, то я готова, и…

«Урсула. Мы с тобой сейчас живы только потому, что Хорхе спрятал

нас».

Я нахмурилась, не понимая, к чему он ведёт. Понятно, что влезать в драку двух чародеев – значит, сильно рисковать, но не ждать же, пока меня затянет в этот портал – или что там открывается… С оружием, конечно, не густо, но, может, заточенный ключ наконец пригодится? Как думаешь, Салли?

«Можно пробить череп! – обрадовалась она. – Сил хватит. Можно вспороть шею. Воткнуть в глаз – без глаз плохо. Можно много чего!»

«Нельзя», – возразил Йен всё тем же смертельно спокойным голосом.

Крокосмия, кажется, хлестал уже вслепую, наугад; Хорхе уворачивался от большинства ударов, некоторые отбивал книгой, но контратаковать не спешил. Бледность его усугублялась, и вокруг глаз залегли тёмные круги.

…неужели ему действительно не хватает сил?

– Я отдам тебя Росянке! Она тебя сожрёт! Сожрёт!

– Есть своеобразная ирония в том, чтобы вампиру быть съеденным, но, пожалуй, откажусь. У меня плотный график на следующие сто лет.

– Да хер ты отсюда выйдешь!

Полыхнуло оранжевым светом – да так сильно, что голова будто взорвалась. Я судорожно вздохнула, падая спиной в пустоту, и успела не услышать – ощутить отчаянное желание Йена поменяться и сделать хоть что-то.

И уступила ему.

Он успел пропеть моими губами короткую фразу на незнакомом языке – и улыбнуться. Я видела, точно в замедленной съёмке, как от моего тела расползается ядовито-розовая дурманная волна и выжигает оранжевый туман; как Крокосмия, вдохнув аромат олеандра, застывает на секунду с выражением на лице, близким к экстазу; как Хорхе коротко выдыхает и приваливается плечом к стене, почти обессиленный, а сквозь рыхлые швы в кладке, между камнями, пробиваются глянцевые тёмно-зелёные стебли, украшенные острыми шипами.

Хищные. Голодные.

«…мне всегда казалось, что алые розы похожи на жадные рты».

Это была даже не мысль – фрагмент воспоминания, похороненный так глубоко в душе, что даже сам Йен успел позабыть о его существовании. И почему оно пришло на ум именно сейчас, когда мы вывалились из каверны где-то на торговой улочке провинциального городка… как его… Суон?

– Йен, – тихо позвала я, обессиленно вытягивая ноги на брусчатке. Надо было вставать и идти, хотя бы для того, чтоб избежать настырных взглядов, но мышцы болели, и лёгкие тоже, и голова раскалывалась. Пусть пялятся, в конце концов, сойду за пьяную… наверно. – Что ты сделал?

Ответ дался ему нелегко – я чувствовала ментальное напряжение, от которого мысли почти что парализовало.

«Выиграл для Хорхе немного времени. И вызвал Флёр де ла Роз – кажется, она ещё помнит эти чары, если откликнулась так быстро».

Я вспомнила два сна: первый, где маленькая капризная мерзавка макала его головой в ведро с грязной водой, и второй, где она выросла в алчную самодовольную стерву, которая пыталась использовать его, если уж не получилось растоптать.

– Почему? – Солнце было ярким, просто ужасным, и впивалось будто бы прямо в мозг, даже сквозь сомкнутые веки. – Не понимаю, почему ты её позвал после всего… всего…