Продается недостроенный индивидуальный дом...
Шрифт:
Большой палец с синим отдавленным ногтем перелистывал страницу за страницей. Леора. Мартин. Опять Леора. И снова Мартин, Мартин.
Начало в любой книге кажется трудным — ведь речь идет о людях, которых еще не знаешь. Мысли твои еще свободны, как жеребята на лугу, а луг этот может быть необъятным, он может простираться иной раз от Таллина до Москвы. Пока Мартин Эрроусмит выступал в качестве помощника некоего дока Викерсона, Рейн оставался равнодушен — его мысли были в Москве, возле человека, которому приходилось, в который уже раз, втолковывать, что он, Рейн Лейзик, совсем не такой уж отъявленный индивидуалист.
Вот здесь она подчеркнула строки, касающиеся Уиннемакского университета: «Это — фордовский завод; выпускаемые им автомобили хоть и дребезжат, зато безукоризненно стандартизованы...» Что особенного нашел в этих строках предыдущий читатель? Снова перелистывая книгу, он заметил не только подчеркнутые строки, но и пометки на полях. На одной из страниц был вопрос: «Мог ли Мартин вести себя так подло?»
Ладно. Посмотрим, в чем же проявилась подлость этого Мартина.
Он не успел прочитать и десяти страниц, как раздался звонок.
На лестнице было темно, и поэтому Рейн не сразу узнал невысокую женщину в темном зимнем пальто и в берете. Лишь голос, спросивший Урве, помог ему догадаться, кто это. Он пригласил гостью войти.
Юта Зееберг, разумеется, знала, что Урве учится в Москве, но почему-то надеялась, что новогодние праздники она проведет дома. И решила позвать их обоих сегодня в гости.
Рейн с тайным любопытством разглядывал избранницу брата. Юта стояла в передней. Она понимала, о чем думал Рейн, разглядывая ее. Будь это Урве, Юте было бы все равно, а сейчас она испытывала чувство неловкости. Юта ведь не знала, что высокий мужчина, чем-то похожий на Эро, впервые нашел ее худое лицо красивым. Красивым это лицо делали глаза, большие живые глаза, темную глубину которых Рейн вдруг заметил.
Ну что же, придется, значит, встречать Новый год в одиночестве — Рейну в полном одиночестве, а Юте с шумными гостями своих родителей, а это то же самое, что в одиночестве, если не хуже.
Юта тоже изучала медицину. Очевидно, и ей придется пройти через все ужасы анатомирования трупов, как и героям этой увлекательной книги.
Оказалось, что можно очень неплохо провести вечер в тихой теплой комнате, одному, и, не обращая ни малейшего внимания на грохот машин, проносящихся по улице, на шум торопливых шагов по мокрым тротуарам и на стук дверей в подъезде, читать о людях незнакомой тебе страны. И даже в новогоднюю ночь не чувствовать себя от этого несчастным.
7
Галя пришла на фабрику контролером, когда Рейн уже вполне освоился с работой. Он хорошо знал свое дело, держался независимо, свободно. Любил пошутить. Как-то, чуть ли не на второй день Галиной работы на фабрике, он надолго испортил отношения с девушкой далеко зашедшей шуткой.
Но потом Галина Шипова изменила к нему отношение. «У вас счастливая рука», — сказала она, когда Рейну удалось двумя-тремя рывками освободить конец бумаги, застрявшей в прессе. И посмотрела на него ласково.
А как-то вполне серьезно заинтересовалась постройкой дома и даже сочувственно спросила, не
Двое людей, обреченных на временное одиночество. У одного жена уже третий месяц живет в Москве, у другой — муж в Лондоне. Вот так и рождаются все эти веселенькие истории о женах моряков. Рейна забавляло, что уважаемая Галина Шипова, очевидно, уже не помнит, как была холодна к нему вначале. Иначе чем объяснить, что она вдруг стала так приветлива? А сегодня даже повела на него атаку.
— Товарищ Лейзик, пожалуйста, зайдите после смены ко мне наверх, я хочу поговорить с вами.
Когда кругам грохочут машины, разговаривать немыслимо. Здесь можно лишь кричать друг другу на ухо отдельные слова. Однако раньше они беседовали, не выбирая места — в каком-нибудь проходе, где было потише, или в коридоре. Что она собирается сказать ему, зачем ей понадобилось звать его куда-то наверх в маленькую комнатушку за лабораторией? Очевидно, она хочет разговаривать с ним без посторонних.
Чем ближе подходило время к концу смены, тем сильнее Рейн волновался. Он старался представить себе, о чем они будут говорить. С ее стороны будут какие-то намеки. Надо будет тонко и в то же время достаточно резко ответить ей.
Он хотел смотреть на жену ясными глазами и рассказать ей обо всем, не хитря и не изворачиваясь.
Галина привела Рейна в соседнюю с лабораторией комнатку и закрыла дверь — чтобы лаборантки в первой комнате не слышали. Молодые девушки любопытны.
Галя усадила гостя, сама села за низенький в чернильных пятнах стол и, перебирая счета, начала:
— Скоро опять выборы.
Но при чем тут выборы? Ведь не для того же она позвала его сюда, чтобы поговорить о выборах. Кстати, с ним уже разговаривали и ему даже пришлось сходить к Сельямаа. Рейна назначили агитатором, а руководитель агитколлектива и слушать не стал его ссылок на нехватку времени. Парторг Сельямаа, серьезный и деловой человек, сразу же понял, что строителю приходится нелегко, и обещал лично переговорить с руководителем агитколлектива. Галина, бедняжка, видимо, и не предполагала, как далек сейчас от всего этого Рейн Лейзик. Он усмехнулся и механически повторил:
— Да, выборы приближаются.
— Вы в этом году не в агитколлективе?
— Нет. Я говорил с товарищем Сельямаа, сказал, что не могу.
— Почему?
В самом деле, забавное начало. Какое ей дело до всего этого, чего она наседает на него?
— Время! Время! — крикнул Рейн по-русски.
До сих пор на вопросы, задаваемые ему по-русски, он отвечал по-эстонски. Так было удобнее обоим, потому что и тот и другой владели языком собеседника пассивно. Пускаться же на неродном языке в длинные рассуждения Рейну было не под силу, и поэтому он про должал по-эстонски: