Проданная чернокнижнику

Риа Юлия

Мы сделали еще с десяток шагов, нырнули под арку, оплетенную вьюнком, и остановились. На секунду дыхание перехватило.

Над нашими головами проплывали облака, розовые от лучей закатного солнца. Широкая площадка, огороженная частично разрушенными стенами, практически нависала над городом. Сотни огней — в окнах и от уличных фонарей — разбавляли темные острова каменных построек, словно река. Светящиеся рукава протянулись через всю Кайдиру — до противоположного холма, на котором стояла столичная академия наук, казавшаяся лиловой в это время суток.

Я боялась моргнуть.

Боялась хоть на секунду закрыть глаза и упустить самую крошечную деталь. Я хотела запомнить все.

— Ты наконец-то ожила… — произнес Самаэль вполголоса, будто тоже опасаясь спугнуть волшебство момента. — Пойдем.

Он потянул меня ближе к краю — туда, где стояли накрытые белоснежными скатертями столики. На каждом из них в круглых пузатых вазах, до середины заполненных водой, плавали цветы.

Я заозиралась. Пораженная великолепием Кайдиры, я совсем упустила из виду окружающую обстановку. Судя по всему, Самаэль привел меня в ресторан. За нашими спинами, чуть левее арки, нашелся еще один проход, ведущий, как я поняла, в кухню. За вытянутой стойкой стоял мужчина в белоснежной рубашке с вышитой на груди монограммой. Однако разобрать буквы на ней я не успела — Самаэль подвел меня к выбранному столику и, отодвинув стул, помог сесть. Стоило ему самому опуститься напротив, как мужчина за стойкой улыбнулся и взмахнул рукой, точно очерчивая невидимую сферу.

Я нахмурилась. Зачем он машет нам? Да еще так странно?

— Это мастер иллюзий, Эвелин.

Я посмотрела с недоверием сначала на мужчину за стойкой, потом на Самаэля.

— Неужели, ты думаешь, что мы единственные гости? Зал полон. Я заказал последний свободный столик.

— Но… — я снова растерянно оглядела пустую площадку.

— Мы не видим и не слышим их. Как и они нас. Сюда приходят не ради людского шума — его хватает и в городе. Сюда поднимаются за видом и тишиной. За возможностью подняться над суетой Кайдиры.

— Но это место выглядит почти как развалины.

— И в этом тоже есть свое очарование, — в голосе Самаэля отчетливо прозвучала улыбка.

Нас прервал подошедший юноша в такой же как у мастера иллюзий рубашке. Поклонился и опустил на стол две чаши с плавающими в них листьями, зеленого и сине-фиолетового цвета.

Я растерялась. Что это? Еда? Напиток? Как не выставить себя посмешищем перед Самаэлем?

Сам чернокнижник ничего не делал. То ли, как и я, был сбит с толку странной чашей, то ли наблюдал за мной. И последнее мне решительно не нравилось!

Минуты две мы играли в молчанку, не сводя друг с друга внимательных взглядов. Потом Самаэль тихо хмыкнул, качнул головой и опустил руки в чашу. Однако я не спешила сделать то же самое — сидела и как деревенская дурочка смотрела на его руки. Перчатки исчезли, открывая широкие ладони с длинными пальцами. У городских руки другие. Тоже широкие, но иначе, грубее. Да и пальцы зачастую короче и толще. У Самаэля же руки выглядели изящными, словно у художника или скульптора, но в то же время в них чувствовалась сила.

— Эвелин, еще немного, и ты меня смутишь.

Я

вспыхнула, почувствовала, как нагрелись щеки, и поспешила опустить в чашу сначала взгляд, а потом и руки. Самаэль снова едва слышно усмехнулся. И неожиданно, удивляя даже себя саму, я тоже улыбнулась.

Вернувшийся юноша забрал чаши, оставив вместо них пахнущие мятным маслом полотенца. Самаэль взмахнул рукой, и от его плаща отделилась туманная лента. Обвила голову юноши, замерла на мгновение, после чего истаяла. Юноша кивнул. Я проводила его удивленным взглядом. Повернулась к Самаэлю, желая узнать, что это было, но ответ не потребовался. Юноша вновь оказался рядом и, поклонившись, заботливо накрыл мои плечи шалью, удивительно тонкой и теплой одновременно. Еще раз поклонившись, он забрал полотенца, которыми мы вытерли руки, и исчез.

— Здесь все же прохладно, — пояснил Самаэль, заставляя меня вновь смутиться.

Почему-то его забота тронула. Ухватив края шали пониже плеч, я чуть стянула их и отвернулась к горящей желтыми огнями Кайдире. Сердце в груди билось предательски быстро.

Несколько минут мы молчали. Я рассматривала темнеющее небо, Самаэль — меня. За время, проведенное вместе, я все точнее могла определить его настроение, все легче почувствовать его взгляд. И мне не нужно даже поворачиваться в его сторону, чтобы убедиться в этом. Я просто знаю, чувствую.

Тенью возникнув рядом, юноша поставил перед нами тарелки с закусками, бокалы, откупорил бутылку вина и хотел было наполнить мой бокал, но Самаэль его остановил. Поклонившись, юноша исчез так же незаметно, как и появился.

Я вновь смутилась. Дождалась, когда Самаэль закончит разливать вино, и сомкнула пальцы на тонкой стеклянной ножке. Вновь повисла тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра и шелестом плюща.

Наконец, Самаэль заговорил:

— Что тебя тревожит?

Из его голоса ушла прежняя расслабленность. Теперь он звучал серьезно, но вместе с тем — обеспокоенно.

— Когда мы только въехали в город, ты была открыта. Я чувствовал твой восторг, интерес, твое смущение… Но после ателье Турри ты закрылась. Этот айр чем-то смутил тебя?

Я потрясенно посмотрела на Самаэля.

— Мастер Турри из высокородных? Но они же не занимаются… таким.

Мужчина усмехнулся.

— Что, думаешь, высокородные годятся только для того, чтобы чинно вышагивать на светских приемах или устраивать благотворительные вечера? Нет, безусловно, таких среди них хватает. Но есть и похожие на Турри — те, кто горит желанием творить.

Среди них…

Я с облегчением выдохнула — Самаэль не из айров. Все-таки провинциальная горожанка не пара высокородному. Хотя минутку… о чем я вообще думаю?!

— К тому же, — продолжил он, не заметив моего смятения, — Турри необычен. По крайней мере, в выборе нарядов. Не удивлюсь, если родители обрадовались, когда он решил заняться портняжным делом — какое-никакое, а объяснение таким его вкусам. Однако мы отвлеклись. Что все-таки тебя встревожило?