Проданная невеста

Картленд Барбара

Дэвид повел сестру по проходу к тому месту, где ее ждали Доран Уинтон и его шафер; Эйлида подняла голову и взглянула на них. Она знала; что невеста должна выглядеть скромной и смущенной, но ей незачем было изображать смирение.

Алтарь был убран белыми лилиями; немолодой священник с глубоким чувством вел церемонию бракосочетания.

Когда Эйлида давала обет любить, почитать и повиноваться, слова застревали у нее в горле.

Доран Уинтон со своей стороны говорил четко и в той властной манере,

которая была уже знакома Эйлиде.

Он медленно выговаривал своим глубоким голосом:

— Я венчаюсь с тобой этим кольцом, отдаю тебе свое тело и обеспечиваю тебя всем своим достоянием…

На короткий миг он почти внушил Эйлиде веру в свои слова, но она тут же напомнила себе, что он женится на ней из-за ее титула.

Они оба опустились на колени, чтобы принять благословение, и священник осенил их крестом.

После этого Доран Уинтон под руку провел ее по проходу; Дэвид и шафер следовали за ними. На улице их ждали две кареты.

Эйлида и Доран Уинтон сели в одну из них, и по дороге Эйлида думала, насколько символично, что она наедине с человеком, незнакомым ей ни физически, ни нравственно, ни в умственном отношении.

Они молчали до той самой минуты, пока не увидели деревья на Беркли-сквер, и тогда Доран Уинтон произнес:

— Вы держались замечательно и выглядели прекрасно.

— Но ведь именно этого вы и хотели, — ответила Эйлида.

— Конечно, — согласился Уинтон, — и я всегда получаю то, чего хочу… с течением времени.

Он сделал небольшую паузу перед последними словами, и Эйлида задумалась, что бы они значили. Решила про себя, что Уинтон — совершенно безжалостный человек, и начала дрожать.

Чету новобрачных приветствовали Дэвид и шафер Дорана Уинтона Джимми Хэррингтон.

Хэррингтон был недурен собой и, как можно было сразу заметить, чрезвычайно предан своему другу.

Что касается Дэвида, то он смотрел на Дорана с выражением, которое Эйлида могла бы определить только словом «обожание», и, вероятно, поэтому она почувствовала себя особенно неуютно и одиноко.

Совершенно ясно, с горечью отметила она про себя, что деньги купили дом брата, его уважение, а теперь еще и привязанность.

С облегчением приняла она обращенные к ней слова Дорана:

— Я полагаю, вам пора переодеться. Нам предстоит долгий путь, я не хотел бы, чтобы вы чересчур переутомились.

— А куда вы едете? — поинтересовался граф.

— Это пока секрет, — ответил Доран Уинтон, — но я напишу вам в Ирландию, чтобы в ответном письме вы могли сообщить, каких лошадей вам удалось приобрести.

— Вы удачливый малый! — воскликнул, обращаясь к Дэвиду, Джимми Хэррингтон. — Если бы я мог себе это позволить, то отправился бы вместе с вами.

— Дэвид уезжает с особым поручением, —

заметил Доран Уинтон, — мне бы не хотелось, чтобы он отвлекался и заглядывался на что-либо, кроме лошадей.

Мужчины расхохотались, а Эйлида вышла из комнаты.

Поднимаясь к себе, она думала о том, как бы ей самой хорошо было уехать с Дэвидом.

Она ездила верхом не хуже брата. Что могло быть восхитительнее, чем проводить время вместе и впервые в жизни иметь достаточно денег на расходы!

Впрочем, она тут же спохватилась, что деньги-то в этом случае давал бы ее муж.

Отправляясь в путь в самой изящной и новомодной дорожной карете, какую только можно себе представить, Эйлида махала брату до тех пор, пока он не скрылся из виду.

Четверка лошадей сразу словно бы прибавила ходу, и для Эйлиды настала минута, когда у нее уже больше не было ничего близкого.

Она замужем за человеком, сидящим рядом с ней, окружена неведомой до сих пор роскошью, но так чудовищно одинока.

На ней чрезвычайно элегантное дорожное платье, рядом лежит прекрасно сшитое манто. И как будто этого еще недостаточно, тут же находится соболья пелерина — на случай, если ей станет прохладно, несмотря на солнечную погоду.

— Это мне не понадобится, — сказала она миссис Роббинс, собираясь выходить, из спальни.

— Ехать будете очень быстро, миледи, — отвечала экономка, — а кроме того, это ведь свадебный подарок вашего мужа.

Только тогда Эйлида оценила по достоинству пелерину, которую держала в руках миссис Роббинс, и неохотно взяла ее.

Она совсем уже собралась уходить, как вдруг горничная обратилась к ней с вопросом:

— Скажите, миледи, мне взять шкатулку с драгоценностями с собой или вы побережете ее сами?

— Шкатулку… с драгоценностями? — переспросила Эйлида.

— Это драгоценности, которые купил вам в подарок хозяин, — объяснила горничная. — Его слуга вручил их мне, пока вы были в церкви.

— Поберегите их вы, — сказала Эйлида.

У нее не возникло желания взглянуть на драгоценности, но она, пусть и без особого удовольствия, вынуждена была признать, что Доран Уинтон искусно правил лошадьми.

И разбирался он в лошадях не хуже, чем ее отец, — такой превосходной упряжки — Эйлида никогда не видела в конюшнях Блэйк-холла.

Дорожная карета была изысканна, но не менее изысканно выглядел и грум, восседавший позади на специальном маленьком сиденье; в случае дождя верх кареты мог быть поднят.

В данный момент верх был опущен, и Эйлида, считая, что грум может услышать их с Уинтоном разговоры, предпочитала молчать.

Внимание ее мужа было сосредоточено на упряжке, и Эйлида занималась тем, что наблюдала за ним краешком глаза.