Проданная невеста
Шрифт:
Верхом они в этот день ездили недолго: Доран считал, что Эйлида переутомится; таким образом, у нее появилась возможность зайти в библиотеку.
Она еще раз подивилась разнообразию книг.
Эйлида взяла с собой две, надеясь, что они откроют ей новые горизонты. Впрочем, она должна была признать, что разговоры с Дораном для нее интереснее и содержательнее.
Он рано отослал ее спать, и она почти рассердилась, что лишена таким образом случая поговорить с ним.
Доран проявил
— Вы обращаетесь со мной, как с ребенком!
— Наоборот, — возразил Доран, — я обращаюсь с вами как с женщиной, которая станет еще прекраснее, если не будет такой худой, а глаза у нее заблестят, что пока случается нечасто, к сожалению.
Некоторое время Эйлида только молча смотрела на него, пораженная услышанным.
«Неужели я и в самом деле такая худая?» — спрашивала она себя, стоя уже раздетой перед зеркалом.
Отражение сказало ей, что это правда.
Даже самые изысканные платья, которые она носила, не могли скрыть от Дорана, что она попросту тощая.
Не понравилось ей и выражение собственных глаз: Доран с его проницательностью мог понять, что она его ненавидит. Что ей противно его богатство, тогда как они с братом невероятно бедны.
«В одном можно быть совершенно уверенной, — признала она с довольно кислой миной, — что я его не привлекаю… Ну что ж, это лучше, чем можно было ожидать».
Но Эйлида была женщиной, и ее злило, что Доран находит в ней недостатки и не считает ее хорошенькой, а ведь она очень Мило выглядит в своих новых платьях.
Следующие два дня они вместе ездили верхом, катались в коляске и спорили о множестве самых разнообразных предметов, пока Эйлида не убедилась, что они занимаются словесной дуэлью.
Она возражала на все, что он говорил.
И было просто восхитительно почувствовать свою победу в споре, о чем бы ни шла речь — о политике, о вере или о чужих, нецивилизованных странах.
Очень скоро Эйлида поняла, что Доран испытывает то же самое. Искры вспыхивали у него в глазах, которые Эйлида не могла не признать красивыми, когда он бросал ей вызов в споре; их препирательства чем-то напоминали стычку двух адвокатов, каждый из которых старался доказать в суде свою правоту.
Эйлида поглощала большое количество очень вкусной еды и мирно засыпала, как только ложилась в постель.
На пятый день медового месяца она была вынуждена честно признаться себе, что все это очень приятно.
Она ведь так страшилась, что Доран против ее воли осуществит свое право мужа. Вместо этого он держался по отношению к ней совершенно нейтрально. Они ездили верхом и подолгу разговаривали друг с другом, и в этом заключалось нечто неведомое ей до сих пор
На шестой день горничная зашла к ней в комнату в восемь часов и сказала:
— Простите, миледи, но вы должны поторопиться. Хозяин говорит, что вы с ним уезжаете в Лондон сразу после девяти.
Эйлида села на постели.
— Уезжаем в Лондон? — спросила она. — Но зачем?
— Не имею представления, миледи, так велит хозяин.
Эйлида с трудом поверила горничной. Она-то считала, что они с Дораном пробудут здесь не меньше трех недель, а может, и больше. А они уезжают на шестой день…
Почему Доран переменил свои намерения? Что, если ему просто наскучило?
Она надела на себя платье и манто, в которых приехала сюда, в Лестершир. Спустилась вниз незадолго до девяти часов и увидела, как к крыльцу заворачивает дорожная карета.
Доран находился в малой столовой и встал при появлении Эйлиды.
— Благодарю вас за пунктуальность! — с улыбкой сказал он. — Я должен извиниться за такую спешку.
— Но почему мы должны уезжать? — спросила Эйлида. — Я и думать не думала, что вы собираетесь возвращаться в Лондон.
— Я и не собирался, — ответил Доран, — но пришло сообщение, что мне необходимо быть завтра в Лондоне.
Эйлида ждала продолжения, но он не добавил к сказанному ни слова.
Что ж, если он хочет держать это в секрете, она не доставит ему удовольствия непрошеным любопытством.
Эйлида села завтракать.
К тому времени, как она покончила с едой, ее горничная и слуга Дорана успели уехать в большой карете, запряженной шестеркой лошадей, чтобы попасть в лондонский дом до приезда Эйлиды и Дорана.
Верх дорожной кареты был опущен, солнце сияло. Они тронулись в путь, и Эйлида пожалела, что уезжает. Она была такой скованной и напуганной, когда только приехала сюда, но все обернулось не так, как она ожидала. И теперь она боялась, что, когда они вернутся в Лондон, она утратит обретенное, пусть и кратковременное, счастье.
— Чем вы так обеспокоены? — спросил Доран, который со своим обычным искусством правил лошадьми, пока они продвигались по узким проселкам к большой дороге.
— Откуда вы узнали, что я обеспокоена? — вопросом на вопрос отозвалась Эйлида. Ей казалось, что после отъезда Доран ни разу не взглянул на нее, сосредоточившись на управлении лошадьми.
— А я ведь знаю все ваши мысли, — прямо ответил он.
— Как же… вы можете? — удивилась она.
— Я это могу с той самой минуты, как впервые увидел вас.
Эйлида отвернулась. Помолчав, сказала:
— Если вы и вправду читаете мои мысли, вам не следует это делать.