Проданная врагу. Вернуть истинную
Шрифт:
Мне становится страшно. Я не знаю, кто этот человек, но я восхищена его спокойствием и безразличием сместившегося на него злости безликого.
Сейчас я поняла, что до этого момента Сидд чувствовал лишь раздражение. От его эмоций подрагивает пламя, казалось, храм многократно усиливает их, будто сам Лунобог недоволен тем, что мы, смертные, устроили тут.
– Ты смеешь перечить мне, человек? – опускает подбородок Сидд. – Очень кстати.
Двуликий выпускает меня и делает длинный стремительный шаг вперёд. Его правая рука выполняет росчерк по диагонали снизу вверх и вместе с этим движением
Я ничего не успеваю понять, пока не слышу хрип, а после вижу, как монах, которого Сидд закрыл сейчас своим телом, падает на серый каменный пол, а из-под его балахона появляется тёмная лужа.
Воины за моей спиной одобрительно восклицают, кивают и улыбаются друг другу. В голове бьётся огромная пугающая мысль, но у меня никак не выходит её сформулировать. С этим мне «помогает» обернувшийся Сидд:
– Видишь, что случается, когда ты не слушаешься, девка?
Хрип стихает. Единственные, кто решаются звучать сейчас, – Дом Кровавой Луны. Монахи замирают у стен молчаливыми тенями. Не думаю, что кто-то из них ожидал, что сегодня придётся готовить к погребению одного из своих, но, без сомнения, они окажут этому несчастному необходимые почести.
Мысль, наконец пробивается в голову. Это всё из-за меня. Мой крик вынудил этого монаха выйти вперёд и возразить Сидду. Он не стал сопротивляться собственным убеждениям даже зная, что не справится с двуликими. Почему он это сделал?
Почему я это сделала? Ведь я тоже знала, что всё бессмысленно.
– А я говорил тебе, девка, – Сидд подхватывает монаха за грудки и тащит к алтарю в дальней части храма. – Начнёшь говорить о других мужчинах, готовься к наказанию. Думала, я уже забыл? Это будет второе.
Меня снова толкают, и я случайно задеваю краем сапога тёмное пятно на камне. Следующий мой шаг оставляет красный отпечаток рядом с линией, похожей на размазанное пятно краски. Другие двуликие идут прямо по нему, так что мы оставляем после себя кровавую тропинку.
По щекам непрерывно текут слёзы. Я не могу издать ни звука, мысли тяжёлые и неповоротливые.
Из-за меня… он умер из-за меня.
Сидд… этот чудовище швыряет тело на алтарь и вскидывает руки к двум каменным колоннам, испещрённым рунами и трещинами. И те и другие немедленно начинают светиться изнутри красным, а после между ними будто растягивается полупрозрачная ткань, которую покачивает ветер. Сидд оборачивается, дожидается, когда я подойду и, снова схватив меня за шкирку, тащит за собой.
К этому времени нас успевают обогнать несколько воинов. Когда первый из них шагает в красную переливающуюся пелену, его силуэт исчезает. Это могло бы удивить меня, если бы я не оглядывалась на мертвеца, лежащего на камне, раскинув руки в стороны. С пальцев на каменный пол оглушительно громко капает кровь.
– Запомни этот миг, девка, – Сидд наклоняется к моему уху. – Те, кто мне перечат, будут наказаны. Пусть его судьба станет для тебя уроком.
Он снова ловит меня за подбородок и проводит большим пальцем по губам. На них и на коже остаётся липкий тёплый след, от которого я немедленно чувствую тошноту. В нос ударяет запах металла.
Взгляд холодных серых глаз темнеет, когда он смотрит на мои губы, потом хватает
Безумец… Он радуется отнятой жизни. И я каким-то образом усиливаю это чувство.
– Мы сыграем свадьбу сегодня же, – шёпотом объявляет он, отстранившись немного. – Раз ты обещала себя стольким мужчинам сразу, нужно поскорее заявить о своих правах на тебя.
– Н-нет, я… – пытаюсь возразить, но Сидд не слушает.
Отстранившись, он облизывает испачканные кровью губы и толкает меня в пространство между колоннами. В глазах темнеет, и мне начинает казаться, будто я провалилась под воду.
Глава 8. Валфрик. Плохая примета
Я полностью погружён в работу, так что, когда чашка, которую моя служанка ставит на краю стола, внезапно трескается и заливает лежащие передо мной бумаги, не сдерживаю ругательств:
– Кейда, твою мать! Ну что за…
– Простите, господин! Молю, не губите! – служанка падает на колени и низко опускает голову.
– Да что ты… Проклятье! Дай полотенце!
Она вскакивает и трясущимися руками начинает собирать пролитый чай. Я успеваю спасти книги, чистую бумагу, но письмо, над которым я работал последние часа три, уже никуда не годится.
– Простите, господин, – запинаясь и трясясь от ужаса, умоляет она. – Я не представляю, как это случилось. Клянусь жизнями своих детей, с чашкой было всё в порядке. Старинный сервиз… не представляю, как она могла…
Я едва понимаю, что она бормочет, закрываю глаза и медленно выдыхаю, успокаивая вторую душу. Люди слишком чувствительны к нашим эмоциям. Паникуют по поводу и без.
– Всё в порядке, – произношу, когда сердце немного успокаивается.
– Ваше письмо, господин…
– Пёс с ним.
– А чашка? Дорогой же сервиз… Как же так?
Я ловлю её за руки и улыбаюсь. Раздражение сменяется спокойствием и ощущением баланса. Должно быть приятно.
– Это просто чашка. Да, старая и дорогая, но, к счастью, она не последняя, – я смотрю на стол, уже протёртый. То, что осталось от лопнувшей чашки, сложено аккуратной горкой. – Мне нужен новый чай, сможешь принести?
Служанка кивает, забирает осколки и, ещё раз протерев стол, уходит. Я смотрю на испорченное письмо. Хотел описать Авалине, как красив край, в который я её привезу зимой, но слова никак не складывались в правильном порядке. Этот пролитый чай – как дурной знак, так что получается у меня плохо. Вздохнув, я поднимаюсь и подхожу к окну.
Снаружи играют дети наших слуг, в том числе мальчишки Кейды. Скоро в городе, лежащем ниже по склону, будет ярмарка с гуляниями, песнями и знаменитыми по всему северу ягодными пирогами. Детей уже не успокоить, так что их выпускают дуреть на улицу, чтобы не слишком мешали своей суетой в доме. Если прислушаться, я даже различу слова их песенки: