Продавцы теней
Шрифт:
— Ну, рассказывайте, что новенького в синема!
Эйсбар открыл было рот, чтобы рассказать, что синема понесло невосполнимую утрату, так как его опять уволил очередной делец от искусства.
Но тут дверь отворилась и со стороны спальни в гостиную вошел Жоринька в панталонах и рубахе с распахнутым воротом. Вихляющей походкой Жоринька подошел к дивану и раскинулся в томной позе.
— Ну как ты, дружочек? Выспался? — проворковала Лизхен. — Знакомьтесь, Эйсбар, мой дружок.
— Да мы знакомы, — сказал Эйсбар, оборачиваясь к Жориньке
Жоринька сидел, свесив с подлокотника узкую белую девичью кисть. В распахнутом вороте рубахи виднелась безволосая грудь. Время от времени Жоринька поправлял золотой локон, падающий на лоб, рассматривал, собрав пальцы горсткой, безупречный маникюр, откашливался, желая, видимо, что-то сказать, но каждый раз передумывал и только надувал пухлые губы, проводил по ним кончиком языка.
— Чаю? — предложила Лизхен и позвонила.
— Неплохо бы, — ответил Эйсбар, наевшийся по дороге жирных пирожков.
Он по-прежнему не сводил глаз с Жориньки. «Не поручусь, что маленький негодяй не подщипывает брови», — пронеслось у него в голове.
Тут горничная внесла чай, а за ней в комнату влетела Ленни — девушка не девушка, эльф не эльф — в свободном блузоне с широкими свисающими рукавами, немыслимых шароварах и балетных туфельках. Она летела на цыпочках, как на пуантах.
— A-а, Эйсбар, и вы тут! — вскричала она и запрыгала вокруг компании то на одной, то на другой ноге. — Полюбуйтесь, что творится! Живет здесь три дня, столуется. — Она остановилась возле дивана и уперлась пальчиком в грудь Жориньки. Тот надулся. — Из дома не выходит, за вещами послали.
— Не городи ерунды. За какими вещами? — Лизхен, смеясь, замахала рукой, рассыпая вокруг себя пепел. — Не слушайте ее, Эйсбар! Подумаешь, послали в галантерейную лавку за бритвенным прибором.
— С этого все и начинается, — отозвалась Ленни, скрестила тонкие ноги и уселась на пол. — Ну а у вас что происходит, Эйсбар?
— О! У меня все прекрасно, милая Ленни! Меня только что уволили из «Гомона». Так что разрешите представиться, дважды безработный гражданин! — Он приподнялся и отвесил шуточный поклон.
— Так это действительно прекрасно! — закричала Ленни, радостно захлопала в ладоши и вскочила на ноги.
Эйсбар в недоумении уставился на нее.
— Ну как вы не понимаете, вы же теперь свободны!
— А зачем мне эта свобода?
— А затем, что теперь мы займемся вот этим! — И она снова ткнула пальчиком в Жориньку. — У меня с ним контракт. Надо его кому-то продать, чтобы деньги в дом приносил. А то ест, пьет, а пользы никакой.
— Как это никако-ой? — пропела Лизхен. — Очень даже како-ой!
Жоринька изогнулся на своем диване и плавным движением закинул руку за голову, как обнаженная маха на картине Гойи.
— Я его загримирую, а вы, Эйсбар, сделаете с него фотографические снимки, — продолжала Ленни. — Потом я пойду к Ожогину или Студёнкину и продам
— А вы уверены, что его купят? — поинтересовался Эйсбар так, будто Жориньки не было в комнате.
— Купят, купят, — уверенно заявила Ленни и подскочила к дивану. — Товар-то — загляденье. Вы только посмотрите, что за кудри! А нос? Типично греческий нос! А губы? Они созданы для поцелуев! А зубы! Жоринька, откройте рот! — Жоринька нахмурился, но тут же спохватился, разгладил пальцем морщинку на лбу и послушно открыл рот. Ленни постучала ногтем по его передним зубам. — Эх, мне бы такие зубы! Жемчуг! Короче, тащите фотографический аппарат, Эйсбар!
Эйсбар глядел на этот вихрь и поражался. Только вчера она сидела у него в мастерской и как завороженная слушала лекцию о ракурсах. А сегодня — железная хватка бульдожки. Черт его знает, чего в этом больше — природного авантюризма или немецкой деловитости.
— Ну я пошел, — сказал он. — Через час буду.
— Ну идите, — сказала Ленни. — Через час чтобы были.
Что за прелесть этот Жоринька! Как охотно он давал себя переодевать, гримировать, причесывать! Как безропотно подставлял златокудрую головку под самые невообразимые головные уборы, которые только могла выдумать неугомонная Ленни! Как радостно повизгивал, когда она, притащив из спальни Лизхен весь запас пудр, румян и помад, сурьмила ему брови, чернила ресницы, подводила глаза, подкрашивала губы! Как быстро переходил из образа в образ, представая то Чайлд Гарольдом во фрачной паре, то турецким пашой в феске и расшитом халате, то русским мужиком в косоворотке и плисовых штанах, то автомобилистом в клетчатом кеппи и кожаных крагах, а то и светской дамочкой в одном из бальных платьев Лизхен, которое, кстати, очень ему шло.
Ленни прыгала вокруг него. Одевала, раздевала, ставила в позы, давала указания.
— Жоринька, придайте лицу мечтательное выражение! А сейчас повернитесь вполоборота и закурите! Ай, молодец! Сядьте у письменного стола, сделайте вид, что умеете читать! — раздавался то тут, то там ее звонкий голос.
Эйсбар как очумелый носился со своей треногой по квартире. Прилаживался, примеривался, искал ракурсы, менял освещение. Лизхен с интересом следила за их манипуляциями. Наконец все трое шумно выдохнули и повалились в кресла не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Однако через пять минут неугомонная Ленни вскочила снова.
— Псевдоним! Мы забыли придумать ему псевдоним! — И забормотала со скоростью таксомотора: — Георгий Алексеев… Алексей Георгиев… Александр Григорьев… Григорий Александров… Александридзе…
— Да ну тебя! — воскликнула Лизхен. — Какой из него грузин!
— Александр иди… Жорж Александриди… Прекрасно! Слышите, вы, Александриди новоиспеченный, чтобы откликались, когда вас зовут! А теперь надо бы хлебнуть шампанского за наш будущий успех.