Продавец грез
Шрифт:
— Назовите ваше имя, — высокомерно потребовал он.
Человек, который стоял рядом со мной, скромно опустил глаза и ловко перевел разговор на друтую тему, поставив вопрос, который сбил полицейского с толку:
— Вы недовольны тем, что этот человек избрал иной путь? Не возрадовались тому, что он спас себе жизнь?
После чего незнакомец внимательно посмотрел на меня. Показную холодность полицейского как рукой сняло, он остолбенел. Он никак не ожидал, что его толстокожесть обнаружится так быстро, застеснялся и категорически возразил:
— Да, разумеется, я рад за него.
Все, кто отвечал глупостью на вопросы учителя, быстро понимали, что совершили
— Если вы рады, то почему не проявите свою радость? Почему не спросите, как его зовут и не поздравите его? Правда ли это, что жизнь человеческая стоит не больше, чем здание, на котором мы стоим?
Полицейский начальник, образно говоря, был раздет догола еще быстрее, чем я. Мне это доставило удовольствие. Мне удалось избавиться от чувства стыда и ощутить самоуважение. Человек, с которым он столкнулся, был остроумным и находчивым, способным побуждать людей мыслить. Пока он занимался тем, что вводил полицейского в краску, моя способность проникать в суть явлений снова ожила. Я понял, что невозможно следовать за лидером, не восторгаясь им. Восторг — это более сильное чувство, нежели ощущение власти. Харизма более эффективна, чем примитивное давление. И я начинал все сильнее восторгаться харизматическим человеком, позвавшим меня с собой.
Размышляя над этим, я мысленно пересмотрел свои отношения со студентами. Я был для них чем-то вроде легкодоступной базы данных. Мне никогда не приходило в голову, что харизма — это основной фактор, обеспечивающий усвоение нового материала. Сначала студенты видят харизму преподавателя, потом усваивают материал, который он преподает. У меня был недуг, которым поражены многие интеллектуалы, — посредственность. Я был человеком бесхарактерным, злоречивым потребителем, противным самому себе.
Смущенный неожиданными словами незнакомца, полицейский быстро взглянул на меня и сказал, еще более смутившись, словно ребенок, только что выслушавший наставления старшего:
— Мои поздравления, сеньор. — А потом более мягким тоном попросил продавца грез показать документы.
— у меня нет документов, — ответил тот ничтоже сумняшеся.
— Как это так? Все члены общества имеют документы!
Без документов вы, сеньор, не являетесь личностью.
— Моя личность — это то, чем я являюсь.
— Мы можем вас задержать для установления личности. Вас могут посчитать террористом, нарушителем спокойствия, психопатом. Кто вы, сеньор? — спросил наконец полицейский, вновь переходя на надменный тон.
Я сморщил лоб. Появилось предчувствие, что полицейский вот-вот схватится за пистолет. Человек, который будоражил мою душу, возразил:
— Я отвечу вам, если вы ответите мне первым. По какому праву вы хотите про никнуть в наиболее интимные сферы моего существа? Какие такие верительные грамоты позволяют вам лезть мне в душу?
Полицейский принял вызов. Он заговорил очень жестко. Ему было невдомек, что он сейчас попадет в ловушку собственной хитрости.
— Я Педро Алькантара, начальник районного отдела полиции этого города, — ответил он высокомерно и самоуверенно, все более раздражаясь.
Мой учитель с возмущением в голосе сказал:
— Я не спрашивал вас о вашей профессии, о вашем общественном положении, о вашей деятельности. Мне хочется понять вашу сущность. Что за человек скрывается за этой формой?
У полицейского начался нервный тик, он быстро почесал брови правой рукой, не зная, что ответить. Снова сменив тон,
— У вас есть заветная мечта?
— Заветная мечта? Ну, я, я… — пробормотал полицейский, опять не зная, что ответить.
Еще никто и никогда не вступал в спор с властным полицейским, используя так мало слов. У полицейского был револьвер, но он не принимал никаких мер. Я имел возможность посмотреть в глаза своему спасителю и в какой-то степени понять, о чем он думает. Полицейский начальник должен был заботиться о безопасности людей «нормальных», но уверенности ему не хватало. Он занимался делами общественной безопасности, а вот собственной эмоциональной безопасности он обеспечить не мог.
Оценивая полицейского с этой точки зрения, я неожиданно разглядел в этом страже порядка себя самого. И то, что я увидел, меня раздражало. Как человек, не имеющий мечты, мог защищать общество, если только он не был примитивным роботом или машиной для задержания людей? Как преподаватель, не имеющий мечты, может воспитывать граждан, которые мечтают стать свободными и нести солидарную ответственность за то, как живет общество?
Вскоре загадочный учитель добавил:
— Осторожно! Вы обеспечиваете безопасность общества, однако страх и одиночество — это грабители, которые расхищают чувства похлеще, чем опасные уголовники. Вашему сыну не нужен полицейский, ему нужна грудь, на которой он мог бы выплакаться, человек, которому он мог бы поведать о том, что чувствует, и который научил бы его мыслить. И да здравствует эта мечта!
Полицейский начальник был огорошен. Его обучили работать с маргиналами, задерживать их, но он ничего не слышал о расхитителях, вторгающихся в душу. Он не знал, что делать без своего оружия и без знаков различия. Подобно большинству «нормальных», включая и меня, он был суровым профессионалом и, входя в дверь своего дома, не становился отцом, оставаясь все тем же профессионалом, неспособным разделить эти роли. Его награждали медалями за отличия по службе, но как человек он умирал.
Когда я услышал, как учитель сбил с полицейского спесь, мне страшно захотелось спросить, действительно ли у стража порядка был сын, или учитель просто выдумал его. Но тут я увидел, что полисмена проняло, что он оказался в плену у собственного интеллекта и пытается выйти из многолетнего плена, в котором пребывал.
Психиатр не выдержал. Поняв, что полицейский начальник совершенно растерялся, он попытался поставить в неудобное положение незнакомца. Он, конечно же, полагал, что его мысли собьют учителя с толку и обнаружат его несостоятельность. С коварством, присущим психиатрам, он произнес:
— Тот, кто скрывает данные о своей личности, не хочет признаваться в своих слабостях.
— Вы считаете, что я слаб? — потребовал ответа учитель.
— Не знаю, — задумчиво произнес психиатр.
— Да, вы правы. Я слаб. Я давно понял, что никто не достоин авторитета, в том числе научного, если он не признаёт пределов своих возможностей и слабостей. А у вас есть слабости? — открыл учитель ответный огонь.
— Ну…
Заметив его колебания, учитель продолжил допрос:
— Какую терапию вы применяете в своей лечебной практике?
Человек, перед которым я преклонялся, этим вопросом меня удивил. С какой целью он был задан? Казалось, что вопрос не имеет никакого отношения к происходящему. Однако же психиатр, который был также и психотерапевтом, высокомерно ответил:
— Я последователь Фрейда.
— Прекрасно. В таком случае скажите мне, что сложнее: теория из области психологии, какой бы она ни была, или человеческий разум?