Продавец иллюзий
Шрифт:
Старик рубанул себя ребром ладони по локтевому сгибу, показав хрен всем тем, кто не дождался его старческих слюней, и ткнул ботинком в педаль газа. Колымага въехала на мост, дребезжа кормой. Теперь старик ожидал любого подвоха, вплоть до того, что следующим номером ему подсунут двойника его убитого сына. И что же он сделает? Да просто раздавит этот гребаный муляж! Но вот тут он сказал себе: «Стоп! А не схожу ли я с ума? Может быть, ОНИ этого и добиваются?»
Через минуту старику представился случай проверить на ударостойкость свои мозги. Следующим номером ему подсунули
Загорелый парнишка лет восемнадцати с длинными волосами цвета льна, спадавшими на глаза, голосовал на обочине того, что не являлось дорогой ни для кого, кроме старика и Карла. Одет он был в потертые джинсы и майку с надписью «No school, no job – no problem!». На плечах – тощий рюкзак. На ногах – тяжелые армейские ботинки. И «собачья бирка» на шнурке поверх майки – намеренно или случайно. Ох эта гнилая мелочь… Конечно, старик не мог разглядеть номера, но почему-то был уверен, что знает его наизусть. Он сам таскал эту «бирку» четыре долгих военных года.
Наверное, ему холодновато, подумал старик, но привидения не мерзнут. Единственным способом сохранить лицо было относиться ко всему происходящему с юмором – пока не настанет час драться. А тогда уж старик постарается перегрызть ИМ глотки вставными челюстями…
Он мог бы, конечно, проехать мимо, но что-то подсказывало ему: это не поможет. Это будет сыграно не по здешним правилам. Порывшись в памяти, он вспомнил, о чем предупреждал его все тот же Карл. Разве не Карл произнес слова, заставившие старика насторожиться: «Переедешь мост – ничему не удивляйся»?
Он остановился, раздумывая, не наступил ли момент засунуть руку под сиденье и достать свой веский аргумент. Затем решил, что успеется. Ведь его жизни как будто ничего не угрожало.
Тем временем парень открыл дверцу и рухнул рядом.
– Привет, папа! Давно не виделись, правда?
От этого голоса у старика защемило сердце.
– А ты еще и разговариваешь, чертова кукла? – с трудом выдавил он из себя.
Парень укоризненно покачал головой, при этом широко улыбаясь.
– Папа, папа, ты не изменился. Такой же грубиян и сквернослов… Не обижайся, вообще-то ты всегда был классным предком.
Старик лишь сильнее стиснул зубы. Ничего не скажешь, идеальная подделка. Не отличишь от настоящего сына. Все было как надо: голос, улыбка, манера отбрасывать волосы со лба и еще сотня едва уловимых признаков, по которым безошибочно узнаешь родную кровь. В подобных случаях только персонажам плохих книжек кажется, что они видят сон. Старик был уверен: это не сон и не галлюцинация.
– Классная музыка, – одобрил парень.
Старик лишь теперь обратил внимание, что «Криденс» все еще пилят «Graveyard Train» на малой громкости. Он и не помнил, когда убрал звук.
– Хорошо, что некоторые вещи не меняются, – заметил пассажир.
Старик подозрительно уставился на (сына?) парня. Тот был слишком молод, чтобы произносить такие слова, которые могли бы бальзамом пролиться на стариковскую душу. Тем не менее это была чистая правда. Старик осторожно кивнул. Парень полез в рюкзак и достал кассету.
– Ну что, встряхнемся, как раньше? Вруби-ка вот это.
Старик словно загипнотизированный
Старик никогда не слышал этой музыки, хотя думал, что знает все более-менее приличные группы. Но тут был экстра-класс. Ритм-секции позавидовали бы Брюс и Бейкер, а гитарист мог бы дать пару уроков Сатриани.
– Кто такие? – прокричал старик, рассудив, что даже от говорящей куклы можно узнать что-нибудь полезное.
Парень понимающе ухмыльнулся:
– Призрак Вагнера.
– Отличная группа, – в свою очередь одобрил старик.
– Да нет у Рика никакой группы. Сам он все лабает, – сказал парень небрежно, но с плохо скрытым юношеским бахвальством, очевидно, козыряя близким знакомством с суперстаром.
«Мог бы передо мной и не выпендриваться», – подумал старик и внезапно поймал себя на том, что уже относится к парню совсем не так, как к кукле. И от этого становилось еще тревожнее, словно он терял опору в реальности.
А шуточка насчет Рихарда Вагнера казалась вполне безобидной. Кроме того, старик сомневался, что один человек, записывая партии различных инструментов, мог достичь подобного сногсшибательного драйва. Он слышал другое: группа «дышала», как единый организм, в пределах микроскопических разбежек темпа (в противовес искусственной точности сведенных наложений или беспощадному метроному компьютера), что вызывало ощущение исключительно живой музыки, от мощи которой мурашки восторга побежали по стариковской спине, истоптанной тысячами таких же мурашек в прошлом.
На несколько минут он вернулся в это самое прошлое. Дорога пролегала по темной бескрайней равнине. Он будто бы ехал на ночную рыбалку со своим взрослым сыном и думал: какое счастье, когда они оба любят и ненавидят одно и то же! Среди знакомых ему родителей таких счастливчиков больше не было. Это означало, что парню до сих пор интересно с ним – он еще не стал восковой фигурой в скучном музее сыновьего долга.
Впрочем, старик был не из тех, кто надолго погружается в грезы, какими бы приятными они ни казались. И потому, когда музыка стихла, он поспешно нажал клавишу «стоп», словно опасался влияния магии звуков, способных заворожить его и затуманить разум.
Парень не возражал. Он только спросил в наступившей тишине:
– Далеко еще?
Старик остановил машину, сцепил пальцы, хрустнул суставами и потянулся за сигаретами. Глубоко затянулся.
– Я думал, ТЫ мне скажешь.
– Вот за что я тебя ценю, папик, так это за чувство юмора! Мне-то откуда знать?
Старик молча курил. Тем временем стемнело совершенно. Высыпали огромные ледяные звезды. Хуже всего было то, что созвездия выглядели какими-то перекошенными. Старика трясло – во-первых, от холода, а во-вторых, от дьявольского прищура небес. Местами съехалась, пошла морщинами черная кожа пространства – и маска вечного покоя исказилась, сменилась оскалом надменного превосходства.