Продавшие социализм. Теневая экономика в СССР
Шрифт:
«Привлекательность» данной теории для определенной категории людей вполне могла бы состоять в том, что она как бы «освобождает» своего сторонника от любого чувства ответственности или обязанности, пусть даже теоретически, чем-нибудь отстаивать или хотя бы высказываться в защиту советского социализма. Иными словами, человек может оставаться «верным» какому-либо варианту социалистического идеала, не ощущая себя при этом в чем-то «запятнанным» или «обремененным» ходом развития в СССР. На данной основе складывается весьма специфический способ мышления, основные содержания и «логику» которого коротко можно передать следующим образом.
«Реальный ход истории в действительности лишен особого значения. Не имеет значения
Все, что происходит в Советском Союзе, остается лишь «там» и «тогда». Для нас важно то, что имеет место «здесь» и «теперь».
Советские коммунисты «там», по правде говоря, заварили немало «каши». Однако мы во многом отличаемся от них и являемся «умнее» их. У них все как-то складывалось и шло слишком бюрократизированным, слишком недемократическим и сверхцентрализованным образом.
Мы, во всяком случае, «не такие», то ли вследствие того, что все это нам было известно с самого начала, или просто мы смогли вовремя поучиться на их ошибках.
Без сомнения, теория такого рода может оказаться весьма удобной для людей, проявляющих интерес всего лишь к отдельным состоявшимся или предстоящим событиям и действиям и не задумывающихся об их общем ходе, тенденциях и направлениях. Ясно, что возможности такого образа мышления к анализу и объяснению являются определенно ограниченными. Как ни странно, но среди наибольших, хоть и относительных достоинств данной теории, находится ее… неточность. Сознательно или непреднамеренно, но ее постулаты, как правило, построены таким образом, как будто их основное предназначение состоит в том, чтобы максимально легким образом «ускользать» от любой критики, не утруждаясь при этом поиском каких-либо более или менее убедительных аргументов своей истинности.
И действительно, какова цена, например, утверждения, что крах Советского Союза был вызван «сверхцентрализацией» или «недостаточной демократией» его системы? Содержится ли в нем идея о том, что социализм в СССР рухнул из-за отсутствия в нем политических и экономических структур и способов работы, присущих, скажем, некоторым западным странам социал-демократической направленности, например, типа Швеции? Или же потому, что в Советском Союзе не было «либеральной демократии» и «смешанной экономики»?
Или, может быть, неблагополучный ход дел в СССР являлся следствием недостаточной степени зрелости и развития того до тех пор никому не знакомого и нового вида социалистической демократии и также не известной никому другому из исторически существующих типов общества экономической системы хозяйствования? Советская система, поскольку она была действительно реально существующим строем, в принципе, тоже была «смешанной». В отличие от экономик и обществ социал-демократического типа, это ее качество, однако, не означало практически нескончаемого воспроизводства и нового утверждения основных принципов капитализма, а являлось, по сути дела, необходимым переходом к подлинно бесклассовому, социально справедливому общественному устройству — коммунизму.
Однако данная теория не ставит себе подобные вопросы. Более того, она вовсе не проявляет интереса к конкретному ходу исторических событий, а, скорее, пытается подменить их некой полностью идеалистической конструкцией, согласно которой они «верны» или «неверны», «существуют» или «не существуют» — в зависимости только от того, «соответствуют» они или «не соответствуют» определенной заранее выношенной идее.
Кто знает, может быть, старик Гегель отнесся бы с гораздо большим сочувствием к подобным попыткам вновь возвысить над материальными факторами подобного
Однако современные научные исследователи, вне зависимости от того, являются они марксистами или нет, обязаны ставить в качестве объекта своей работы единственно и исключительно конкретный ход реального развития событий, их внутреннюю логику и противоречия. Подобное понимание смысла и предназначения исследования истории полностью исключает любые попытки объяснения методов таких исследований с помощью привнесенных извне шаблонов из произвольно подобранных идей, критериев и стандартов.
Кроме того, сторонникам идеи о «развале» Советского Союза якобы вследствие отсутствия у него социал-демократической системы европейского типа, придется дать ответ хотя бы еще на один вопрос. Сам Горбачев, как известно, разделял именно такой способ мышления и всячески старался толкнуть Советский Союз в сторону «либеральной демократии» и «смешанной экономики». Почему тогда эти идеи и усилия, в конечном итоге, привели страну в состояние такой политической и экономической дезорганизации и разрухи, из которых она и по сей день не может выбраться?
Однако такие вопросы, очевидно, создают неразрешимые трудности практически для всех сторонников теории о крахе СССР из-за «недостаточной демократизации» и якобы имеющейся «сверхцентрализацзии».
Вместе с тем, теоретики данного рода все время как бы «забывают» о том, что процессы зарождения и развития демократии «либеральной» и демократии социалистического типа в корне отличатся друг от друга. Также различны они по своему содержанию и способам действия.
Первое, на что здесь необходимо обратить внимание, — могут ли вообще в плане историческом капитализм и еще меньше «либерализм» иметь какие-либо серьезные претензии как на само понятие, так и на явление «демократии». Напомним только, что до второй половины XX века под демократией подразумевалась исключительно власть нижестоящих или угнетенных слоев и классов общества. Соответствующим образом, все до тех пор утвердившиеся теоретики и мыслители в области политики — от Аристотеля до «отцов-основателей» США, — как правило, неизменно высказывались против демократии. Видимо, мало кто знает, что даже в XIX веке слово «демократ» в Америке еще считалось бранным и служило консерваторам ярлыком для политических соперников всех мастей. Слово «демократия» вызывало в народе противоречивые чувства, и вы не найдете его ни в одном важнейшем документе, написанном во времена зарождения американской государственности.
«Либерализм», в свою очередь, отстаивает «право на выбор» и «свободную конкуренцию». Выбор предусматривает присутствие разных политических партий на политической арене, а конкуренция — разных видов товаров на рынке.
Как в США, так и в других республиках либерального типа, сам разговор о демократии начался довольно поздно и происходил достаточно медленно и постепенно. К тому же сам смысл понятия и понимания «демократии» был совершенно иным. Оно воспринималось не как власть низших и угнетенных классов, а как возможность их участия в избирательном процессе. Причем права такого участия «делегировались» в определенных масштабах и постепенно исключительно со стороны господствующих классов.
В плане историческом в США, например, даже формальный доступ к выборам предоставлялся сначала некоторым категориям малоимущих или вовсе не имеющих никакой недвижимости граждан, потом — недавним рабам, а еще позже — женщинам и молодежи.
В силу как своих традиций, так и непосредственной истории, у социализма гораздо больше оснований претендовать на «демократию», чем у либерализма. Если либерализм признает и применяет ценности демократии лишь частично и постепенно, то социализм с самого своего зарождения воспринял ее основное классическое содержание как власть угнетенных, нижестоящих классов общества.