Проделки Джинна
Шрифт:
Прохорова была здоровой красивой бабой с мощными покатыми плечами, колоссальной грудью и пористым носом, похожим на большую очищенную картофелину с синими глазками. Единственное, что портило Прохорову, это её зубы. Их не то что бы не было, когда–то они, конечно же, были, но в процессе жизни сильно испортились, почернели и стали похожи на редкие обгоревшие зубья старой ножовки.
— Ну что, бля? — поздоровался Нечайкин с Прохоровой и, оглядевшись, нырнул в проход между коробками и стеной. Прохорова довольно заулыбалась, погладила обеими руками необъятный живот и сахарным голосом ответила:
—
— Пить можно, — уверенно проговорил Нечайкин. — Только пить надо с умом. — Он погладил её по замечательной груди, ткнул пальцем в живот и с уважением добавил: — Эк тебя..!
Затем осторожно, будто Прохорова могла упасть и разбиться, он обнял её руками за талию и притянул к себе. Осторожничал Нечайкин больше из боязни, что Прохорова слишком положительно отнесется к его ухаживаниям. Трезвый Нечайкин неохоч был до женщин и если приставал к кому, то лишь по привычке или из желания казаться настоящим мужиком. Он даже не сумел бы ответить, действительно ли ему приятно обнимать эту большую женщину, тем более, что изо–рта у Прохоровой пахло чем–то давно лежалым и не совсем съедобным.
— Ну–ну, не балуй, — поощрительно сказала Прохорова. — Чегой–то тебя с утра пораньше на баб потянуло?
— Мимо такой разве пройдешь? — ответил Нечайкин и с восхищением добавил: — Королева!
Нечайкин прижался своим высохшим туловищем к мягкому животу Прохоровой и изобразил на лице блаженство.
— Домой бы пригласил, — сказала Прохорова. — Я баба одинокая. Вы же мрете как падлы.
— Приглашу, — без энтузиазма пообещал Нечайкин. Он вспомнил свою раскладушку, которая досталась ему после раздела имущества с бывшей женой, и подумал, что это хлипкое спальное сооружение не выстоит и минуты под могучей Прохоровой.
— А хочешь, в Муром поедем, на выходной? — предложил Нечайкин. — У меня так кореш живет. Прямо у вокзала, рядом с центральной пивной. Или пойдем в кино. У нас во «Вперед» новый фильм крутят. По Камю.
— Я не люблю экзистенциалистов, — ответила Прохорова. — Меня блевать тянет от всей этой интеллигентской туфты. Все эти Кьеркегоры, Буберы и Ницши сами не знают, чего хотят. Надо не преодолевать интеллектуализм рационалистической философии и науки, а работать. Вон, у нас в цеху все время тянульщиков не хватает. — Прохорова положила свои мясистые руки на плечи Нечайкину, ощупала его ключицы и сочувственно сказала: — Худенький ты какой–то, и волосы у тебя секутся.
— Это от сублимации, — отворачиваясь, чтобы не слышать тяжелого дыхания Прохоровой, ответил Нечайкин. — Возраст, бля. Тридцать четыре скоро стукнет.
За нагромождением коробок послышались шаги, Нечайкин быстро отскочил от Прохоровой, но опоздал. Обернувшись, в проходе он увидел Кузьмина жестокого и мстительного мужиченку с заячьей губой. Тот нехорошо ухмыльнулся и с каким–то зловещим присвистом на весь цех шутливо сказал:
— Нечайкин, сука, опять ты мою бабу лапаешь? Смотри, гендонист хренов, я тебе руки поотрываю и глаз на жопу натяну.
— Иди ты, тоже кавалер нашелся, — довольная тем, что стала предметом спора, сказала Прохорова.
— Ну да, твоя баба, — уныло ответил Нечайкин. Он люто ненавидел
Нечайкин боялся Кузьмина за подлый жестокий нрав и был уверен, что теперь этот плешивый хмырь обязательно будетмстить ему и без разборки не обойтись. Нечайник с тоской подумал, что ему наверняка придется поить Кузьмина вермутом и может даже не один раз. Он прикинул, в какую сумму ему обойдется мировая, но быстро запутался в арифметических расчетах и невпопад проговорил:
— Ножницы никак наточить не могу. Где точильщик? Опять с утра нажрался?
— В Брюссель твой точильщик укатил, — с тем же зловещим присвистом ответил Кузьмин. — В командировку послали ножи точить. Вчера с филиала позвонили, сразу и уехал.
— А Брюссель это далеко? — игриво спросила Прохорова.
— Под Казанью, — ответил Нечайкин. — Там недавно ещё один химкомбинат построили. Брательник у меня там. Срок мотает. Пишет, ничего кормят, как в санатории, только волосы лезут и зубов почти не осталось. Химия, ети её мать!
— А за что его? — поинтересовалась Прохорова.
— Да, блядь одну пришил. Он её три дня как порядочную в столовую водил, клипсы ей купил, ханку каждый вечер приносил, пополам пили. А она, сука, в доверие вошла и однажды увела у него сумку. Новую, дерматиновую, с портретом Фридриха Энгельса. Она бы, блядь, и одежду увела, но его дома не было, а кровать и стол не осилила. Он её потом в пивной нашел и пришил. Нож как всадит в брюхо, а из него — пиво фонтаном. Видать, много выпила. Правда, сумку так и не нашли — успела кому–то передать. А брательник срок мотает. Судья не разобрался, что к чему, или подмазали. У неё то ли шурин, то ли сноха в судейском буфете посудомойкой работает. Отомстили гады. Да ничего, он ещё молодой. Вернется, зубы вставит. Вон, как у меня. — Нечайкин оскалился и провел грязным пальцем по неровному ряду посиневших железных зубов.
— У меня братан тоже сидит, — похвастался Кузьмин. — В Австралии. Десять лет усиленного режима вкатали. Машину бутылок налево пустил. Гудели три дня, потом взяли его с поличным, а уже все пропито и прожито. — Кузьмин радостно рассмеялся. — Вещи, конечно, конфисковали и тут же унесли. Теперь уж скоро выйдет. Говорят, амнистия будет к празднику трудящихся.
— А у меня сосед недавно в Австралии был, — в свою очередь похвастал Нечайкин. — Говорит, прямо на вокзале мыло давали и шифер. Мыла ему не досталось, а шифера он набрал на все деньги. Наделал из него полок для пустой посуды, да ещё несколько листов осталось. Тебе нужно? — спросил он Кузьмина.
— Я посуду на пол ставлю, — ответил Кузьмин. — Мне штаны новые нужны, а то в пивную сходить не в чем.
— В магазине купи, — посоветовала Прохорова. — У меня знакомый в фирменном магазине «Штаны» работает. Говорит, там бывают.
— Там только сатиновые, — ответил Кузьмин. — Их на три года хватает, не больше. А если стирать, то и на два не хватит. Я вон прошлым летом постирал рубаху, теперь на нитки расползается. — Кузьмин сунул палец в дырку на рукаве и продемонстрировал непрочность ткани, увеличив тем самым дырку раза в два.