Продолжение легенды
Шрифт:
– Не тебе, конечно, упрекать Ретта в низости. Кто как не ты, лицемерно прикрываясь им, скрывала от Эшли свою жестокость, грубость, алчность.
Сальдо не сходилось: то превышала любовь, то обиды.
– Это тебе не доллары в лавке считать – сколько поступило, сколько потрачено, – думала Скарлетт, – так чего было больше: обиды или любви? Любви к Эшли или Ретту? Да и что есть любовь?
Один признавался в любви и жил с женой душа в душу, другой скрывал свое чувство, боясь быть отвергнутым, и вовсю развлекался с потаскухами. Оба – трусы и предатели. Эшли боялся, что
Скарлетт просыпалась на заре и долго лежала без сна, снова и снова перебирая в памяти события своей жизни. Она не любила возвращаться в прошлое, зная, что ни к чему хорошему это не приводит. Однако привычка откладывать неприятные мысли на потом не срабатывала. Каждое воспоминание вызывало у нее новый прилив тоски. Но постепенно стало казаться, что именно прошлое поможет ей как-то собрать обломки своей жизни и найти силы жить дальше. Она снова оказалась в тупике, как семь лет назад, когда не осталось иллюзий на мирную жизнь и любовь Эшли, и ради спасения Тары она готова была стать любовницей Ретта Батлера.
Всё изменилось с тех пор: она сохранила Тару, достаточно богата, и может позволить себе перестать быть мерзавкой, и даже попытаться вернуть то, что было утрачено – гордость и честь, правдивость и милосердие. Но все это она легко бы променяла на любовь Ретта. Скарлетт с грустью представила себе долгую череду безрадостных дней без него, это было сродни голоду…
– Ангел мой, ведь он меня хорошо знал, почему же не понял, что дорог мне? Любовь настолько слепа?
– Да! Иначе, каким бы чудом необразованная деревенская своенравная девчонка смогла заполучить в мужья человека столь высоких запросов и утонченного вкуса, как Батлер, да еще и сведущего в делах любви?
– Значит, ничего вернуть нельзя?
– Конечно, нет. Разве можно вернуть молодость, невинность, сладкие мечты, способность верить в них, мир, который унесла война?
– Что же делать?
– Раскрой свою душу страданию, очисти её от всего суетного, стань хорошей матерью, научись ценить тех, кто рядом, тем более, что теперь рядом вечным укором твоей совести будет Эшли, – с иронией произнес светлый ангел.
– Придется нести и этот крест, – разочарованно усмехнулась Скарлетт, – довольно с меня сказок, в душе моей пустота, не надо мне ни принцев, ни дьяволов, никого.
Скарлетт взяла платок и пошла во фруктовый сад, совсем не потому, что захотелось помечтать об Эшли. Нет, ей хотелось вспомнить то чувство уверенности и силы, которое внушил ей когда-то холодный кусочек красной глины, чувство привязанности к мирному покою и деревенской тишине Тары, к этим красным полям и темным соснам вокруг дома!
Здесь и застал её обеспокоенный Уилл, только что вернувшийся из Джонсборо. На станцию каждый день прибывали толпы безработных. Среди них мистер Бентин и Большой Сэм частенько встречали прежних рабов с плантации, которые после войны разбрелись по всем штатам. Те за небольшую
Большой Сэм, ставший в усадьбе управляющим, нередко сам отправлялся на заработки в Мейкон или Джонсборо. В Атланте он, по-прежнему, боялся появляться. Он женился, жил своим домом и очень гордился тем, что приобрел с помощью своего хозяина участок Слэттери. Эмми после смерти мужа как огня боялась Фонтейнов и не стала держаться за этот кусок ненужной ей земли. Получив деньги, она тут же уехала.
Лицо Уилла не предвещало ничего хорошего. Несколько мгновений он стоял молча, подбирая слова.
– Мисс Скарлетт! – наконец, обратился он к ней. – У вас есть акции Северной железной дороги?
– Есть, конечно. Да говори толком, что надо?
– На станции слышал, компания обанкротилась. Я вот газету привез.
– Не может быть, – охнула Скарлетт.
Она уже давно ничего не боялась, ни жизни, ни смерти, ни молвы, ни потери любви – ничего, кроме разорения и голода, и сейчас у неё заныло под ложечкой. Ведь говорил Ретт не покупать акций, только бумаги государственных займов. Не послушалась. Хорошо хоть не так много приобрела, но жаль терять и это.
– Надо ехать в Атланту. Седлай лошадей.
Перед фермером снова стояла владелица Тары.
– Шляпу возьмите и поедем, мисс О’Хара, – невозмутимо согласился он.
– Почему ты никогда не называешь меня миссис Батлер? – спросила она по дороге, отметив про себя, как он возмужал. Плечи уже не были костлявыми, и вся фигура не казалась, как раньше, долговязой и сутулой.
– Вам не подходит эта фамилия, резкая и грубая, – пояснил он. Таким же он представлял и того, кто дал ей эту фамилию.
– Ты считаешь, что я другая?
– Все равно, какая, злая или добрая, грубая или ласковая, вы для меня навсегда останетесь мисс О’Хара.
– Боюсь, Уилл, что скоро так и будет, в моей жизни возможны перемены, и не в лучшую сторону… я хочу развестись с мужем. Нам будет трудно без его денег.
– Вы не должны жертвовать своим счастьем из-за нас.
– Дело не только в деньгах. Ты знаешь, как относятся к разведенным женщинам? Это позор на всю семью. Мамушка этого точно не переживет.
– Ну и не говорите ей пока ничего, а на мою поддержку можете рассчитывать всегда. Если в Атланте будет тяжело, оставайтесь жить здесь.
– Спасибо, Уилл, но как быть с лавкой? Там дом, салун. Это ведь наши единственные источники дохода.
– Как-нибудь проживем.
Перед отъездом Скарлетт сходила на могилу матери, долго и горячо молилась, опустившись на колени, каялась, что нарушила все её наставления.
– Это не принесло мне счастья, мама. Но как сохранить достоинство и не впасть в нищету или выбраться из неё? – с отчаянием вопрошала она надгробие. – Чудес не бывает. Единственным чудом в моей жизни были вы, мама, неотразимо прекрасным, внушающим благоговейный трепет и неизменно приносящим утешение во всех горестях.