Продолжение путешествия
Шрифт:
– Мы познакомились с ним у моей двоюродной сестры, – продолжила свой рассказ Ксения Георгиевна, – когда я ездила гостить к ней во Владимир. Да будет вам известно, я только второе лето не покидаю своей деревни, а еще недавно домоседкой меня назвать было бы трудно. Так вот этот самый Петр Петрович (она, разумеется, назвала его настоящее имя), приходится отдаленной родней ее мужу, и заезжал к ним с визитом, будучи по делам во Владимирской губернии. Таким образом мы и были друг другу представлены и разговорились…
Начали вспоминать общих знакомых, и разговор зашел о Саратовской губернии,
– Как? – вздрогнула я, поскольку совершенно не ожидала услышать этого имени. – Павла Семеновича?
– А что вас так удивило? Он же служил одно время в Петербурге, и, если мне не изменяет память, по тому же ведомству. Так вот… Петр Петрович спросил, жив ли он и, если жив, то как поживает. Я заверила его в отличном здравии Павла и выразила некоторое удивление по поводу его вопроса, ведь Павел тогда был еще так молод…
Ксения Георгиевна ненадолго замолчала и печальная тень прошла у нее по лицу…
– И убивать его тогда еще никто не собирался… – добавила она через некоторое время.
– И что он вам ответил? – напомнила я.
– Он сказал весьма странную фразу, на которую я почти не обратила тогда внимания, а вот теперь… Теперь, после того, как его убили… Он ответил мне, что у Павла Семеновича есть удивительная способность приобретать опасных врагов, – неожиданно твердо закончила она и внимательно посмотрела мне в глаза.
– Так и сказал?
– Слово в слово. А потом добавил, что с такой способностью не живут долго.
Я вздрогнула, услышав последние слова, потому что с учетом недавних событий они прозвучали зловещим пророчеством и едва ли не угрозой. У меня пропало всякое желание долее оставаться в горизонтальном положении, и я приподнялась с подушек.
– То есть вы полагаете, что это каким-то образом проливает след на его…
– Не знаю, – поджала губы старушка, – но когда вы заговорили о потенциальных врагах вашего Александра…
«Ну, конечно же, – подумала я, – скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто твои враги. И если я не могла вспомнить врагов Александра, мне давно пора было подумать о врагах его друзей. Тем более, таких близких друзей, каким оставался для него Павел Семенович до последнего дня жизни. И сам пережил его ненадолго…»
– А что еще сказал вам о Павле Петр Петрович? – спросила я, поняв, что Ксения Георгиевна на этом хочет закончить свой рассказ.
– Просил при случае передать привет.
– И все?
– Все, – пожала она плечами. – Более того, он, кажется, и об этих своих словах потом пожалел, так мне, во всяком случае, показалось… И мы перешли на другую тему.
– Интересно, – вставая с дивана, поблагодарила я старушку, – это может оказаться действительно очень важным. Вы не обидитесь, если я покину вас ненадолго?
– Далеко ли собрались? – тревожно спросила меня хозяйка. Ей показалось, что я решила покинуть ее дом.
– Всего лишь к себе в комнату. Мне хочется немного подумать, – успокоила я ее, и она вздохнула с облегчением:
– Разумеется, да и мне пора отдохнуть. Встретимся за обедом.
Прежде, чем отправиться к себе, я еще раз поблагодарила Ксению Георгиевну за все, что она для меня
Прийдя к себе в комнату, я попыталась еще раз проанализировать результаты своего расследования, но, вопреки ожиданиям, не смогла этого сделать. «Враг твоего друга – твой враг», – повторяла я вновь и вновь, расхаживая по комнате. И на этом меня заклинило. В конце концов у меня разболелась голова, и это стало единственным результатом моих усилий.
И чтобы отвлечься и отдохнуть, я вновь обратилась к той книге, с которой, если читатель помнит, не расставалась все последние дни. Вот и теперь она лежала передо мной на столе, и теплый ветерок из открытого окна слегка шевелил ее страницы, словно предлагая их прочесть.
Повзрослевший граф на ее страницах вовсю развлекался на Римском карнавале, и некоторые страницы описания этих действительно величественных торжеств поднимались у автора до уровня истинной поэзии, хотя история романтических римских разбойников оставила меня равнодушной и едва не заставила отложить книгу до лучших времен. Но следующие строчки, едва достигнув моего сознания, буквально заставили вздрогнуть:
– Послушайте, – сказал граф, и лицо его налилось желчью, как у других оно наливается кровью. – Если бы кто-нибудь заставил умереть в неслыханных пытках, в бесконечных мучениях вашего отца, или мать, или возлюбленную, словом, кого-нибудь из тех близких людей, которые, будучи вырваны из нашего сердца, оставляют в нем вечную пустоту и вечно кровоточащую рану, неужели вы бы считали, что общество дало вам достаточное удовлетворение, потому что нож гильотины прошел между основанием затылочной кости и трапециевидными мышцами убийцы и тот, по чьей вине вы пережили долгие годы душевных мук, в течение нескольких секунд испытал физические страдания?
Эти слишком созвучные моим собственным мысли не смогли оставить меня равнодушной, и вновь вернули утраченный было интерес к повествованию. Я устроилась поудобнее и стала читать дальше.
Разговор зашел о дуэлях, но та мысль, которую высказал по этому поводу граф Монте-Кристо, надолго приковала к себе мое внимание и увела далеко от затронутой в нем темы:
«– Дуэль! – воскликнул граф. – Нечего сказать, славное средство достигнуть цели, когда эта цель – мщение. Человек похитил у вас возлюбленную, обольстил вашу жену, обесчестил вашу дочь; всю вашу жизнь, имевшую право ожидать от Бога той доли счастья, которую он обещал каждому своему созданию, этот человек превратил в страдание, муку и позор! И вы будете чувствовать себя отомщенным, если этому человеку, который вверг ваш мозг в безумие, а сердце в отчаянье, вы проткнете шпагой грудь или всадите пулю в лоб? Полноте! Не говоря уже о том, что он нередко выходит из борьбы победителем, оправданным в глазах света и как бы прощенным Богом. Нет, нет, – продолжал граф, – если мне суждено когда-нибудь мстить, то я буду мстить не так».