Продюсер козьей морды
Шрифт:
Особняк Варина был огромен, но Элеонора великолепно ориентировалась в бесконечных коридорах. После пробежки по залам и комнатам она впихнула меня в небольшой кабинет и воскликнула:
– Вот тут можно спокойно болтать сутками. Ваня, начинай. Диктофон с тобой?
Я вынул из кармана записывающее устройство, положил на стол, потом сказал:
– Оно всегда включено, если я беседую по делу. Но, Нора, это мое личное, оно касается Павла Ивановича Подушкина!
Хозяйка склонила голову к плечу.
– Ваня! Я знаю Николетту столько лет, сколько ты не живешь, а Павла еще дольше. Говори спокойно. Вполне вероятно,
– Никогда не сомневался в вас! – с укоризной заявил я.
– Я в тебе тоже, и хватит об этом! – рявкнула Нора. – Ну, не жвачься!
Отвратительный глагол подействовал на меня, как удар бичом, и я, абсолютно не желая этого делать, завел рассказ о Центре «Мария».
У Норы много положительных качеств, одно из них умение слушать, поэтому я спокойно изложил события. Когда рассказ иссяк, Элеонора никак не отреагировала на него. Удивленный, я посмотрел на хозяйку и увидел на ее лице растерянность. Поскольку до сегодняшнего дня Нора никогда не теряла присутствия духа, я спросил:
– Что случилось?
– Если швырнуть в прошлое камень, то побегут круги, которые могут, превратившись в цунами, утопить тебя, – неожиданно ответила Нора, – ты же взрослый человек!
– Вроде да, – усмехнулся я, – давно вырос из коротких штанишек.
– Это по паспорту, а фактически ты ходил в памперсах до недавнего времени, – резко ответила Нора, – ладно! Придется все рассказать. Ты же не успокоишься, пока не докопаешься до истины?
– Верно, – согласился я и вдруг сообразил, что сказала хозяйка. – Элеонора, вы знали о моем брате? И молчали?!
Нора вытащила из сумки свои мерзкие папиросы.
– Слушай, Ваня, не я заварила эту кашу, блюдо состряпали много лет назад. Через некоторое время после смерти Павла ко мне в слезах примчалась Николетта, упала на диван и зарыдала.
Элеонора не удивилась, она великолепно знала о страсти второсортной актрисы устраивать спектакли. Не особо талантливая на сцене, в жизни супруга писателя была неподражаема. Но в тот день Николетта вела себя не совсем обычно, и Нора сообразила: случилось нечто экстраординарное. Наконец Николетта, выпив пару фужеров коньяка, успокоилась и развязала перед Норой мешок со своими тайнами.
После кончины Подушкина его вдова осталась весьма обеспеченной женщиной. Она имела роскошную квартиру в элитном районе Москвы и счет в сберкассе, на книжке лежало триста тысяч рублей.
– Сколько? – потрясенно спросил я.
– Ты не ослышался, – хмыкнула Элеонора, – даже в нынешние времена – это приличная сумма, а в советские годы, когда средняя зарплата составляла сто двадцать целковых, Николетта казалась Крёзом. Ты разве не знал о размере ее состояния?
– Нет, – помотал я головой, – едва гроб с отцом опустили в землю, как маменька завела речь о нищете и о том, что я должен содержать ее.
– В этом вся Николетта, – кивнула Нора, – но не будем ее осуждать, просто примем к сведению: госпожа Адилье удавится за звонкую монету, она жадна патологически. Кроме денег, вдова еще имела так называемое авторское право, ей платили процент со всех посмертно издаваемых книг Павла, а он пользовался тогда бешеной популярностью. Никто же не предполагал,
Так вот, некоторое время вдова жила припеваючи, а потом к ней пришла женщина по имени Неля и заявила:
– Я дочь Павла Подушкина, мама рассказала мне перед смертью все. Придется вам делиться! Я подам в суд и оттяпаю у вас половину состояния!
Николетта перепугалась до полусмерти, но все же решила уточнить:
– И кто ваша мать?
– Бывшая любовница Павла, Нюра Кондратьева, – рявкнула Неля, – а вы Раиса Суворина! И лучше отсчитайте положенную мне сумму, а то я расскажу всем правду!
– Что мне делать? – заламывала руки Николетта, глядя на Нору. – Ты умная, помоги!
– Кто такая Раиса Суворина? – изумилась Элеонора.
– Это я, – тихо ответила Николетта, – в свое время я была замужем за Юрием Кондратьевым, братом этой самой Нюры, только не спрашивай подробности! Я вела ужасную жизнь, правда, сумела поступить в театральный вуз, сцепила зубы и решила: пока учусь – живу с Кондратьевым, получу диплом, только это быдло меня и видело! Но судьба распорядилась иначе! Эта Нюра обожала Павла Подушкина, таскалась за ним везде, а затем ей удалось его заарканить. Представляешь, мой будущий муж жил с этой чмо! Ну я и поняла: это хороший вариант для меня! Дальше просто: я сумела его на себе женить. Нюрка работала в библиотеке, у них там клуб организовался, фанатов! Придет она к Юрке и заведет:
«Ах, Павел! Холостой, красивый, талантливый!»
Мне стало дико интересно! И когда Подушкин пришел в эту библиотеку, я побежала на встречу. Фанатки кумиру допрос устроили, сначала про творчество спрашивали, затем про личное, ну, например, почему он не женат! Он сначала отшучивался, а затем заявил:
«Читайте книгу „Герб и власть“, моя жизненная позиция совпадает с мыслями главного героя Михаила!»
Затем все с ним на память сфотографировались, и я тоже. Встала, взяла его под руку и поняла: вот он, мой мужчина, богат, знаменит. Пришлось его дурацкую книжонку изучить, я живо поняла, какую он невесту ищет, он все расписал: невинная девушка из дворянского рода. Я умная, а новый паспорт добыть было легко, любую фамилию напишут, только плати! Я в архиве посидела, выбрала родословную, громким именем не прикрылась, взяла качественное, но редкое, так, на всякий случай. Внешность изменила, волосы перекрасила, хотя, думаю, Подушкин фанаток из библиотеки и не запомнил! Ну и познакомилась с Павлом!
– Как? – изумилась Нора.
– О боже! Очень просто, – тряхнула волосами Николетта. – Я подкараулила его у Дома литераторов, уронила сумочку, он поднял. Дальше элементарно, отбить его у Нюры ничего не стоило, Кондратьева была нужна Павлу лишь как секс-игрушка, а жениться он хотел на дворянке, непорочной девушке.
– Какой являлась ты? – хихикнула Нора.
– О, я его заинтересовала, – закатила глаза Николетта, – не сообщала имени, фамилии, адреса. Велела звать себя «Ни», напустила туману. А потом, когда раздобыла документ на фамилию Адилье, «призналась»: имею дворянские корни и храню непорочность до свадьбы. Затем исчезла на три месяца, а когда вышла из подполья, Подушкина можно было брать голыми руками. Кольцо на палец, марш Мендельсона, свадьба, брачная ночь… и понеслась другая жизнь, та, которой я достойна.