Продюсер
Шрифт:
Медянская снова вздохнула и поймала себя на мысли, что не видит в своем окружении никого, кому она могла бы доверить ведение своего наследственного дела. А наследство после Иосифа осталось немалое. Прежде она никогда об этом не задумывалась и вообще не хотела думать о смерти. Ей хотелось прожить жизнь легко и красиво. Но, увы, этого не получилось ни с первым мужем Женей Кузьминым, который вдруг запил и чуть не пропил ее вместе со всем имуществом, ни со вторым — Иосифом Шлицем, который хоть и носил ее на руках, всегда был ближе к своим птенцам-артистам, а теперь и вовсе покинул ее одну-одинешеньку. Виктория всхлипнула, но тут же остановилась.
— Где же деньги? — спросила Медянская, разложив папки и коробки, и сама же ответила: — А нету-у-у-у! М-да. Ситуасьон дифисиль.
Это французское выражение всплыло само собой — кажется, учила в средней школе, но денег и впрямь не было в сейфе. А они ей были очень нужны. Митя так и не привез выручку и, несмотря на обещания, усиленно где-то прятался. Кисс попросила оплатить поездку. Домработнице нужно было заплатить за два месяца — как назло, Виктория пропустила срок. Да и продукты как-то в доме закончились.
Нет, девчонки, конечно, собрали какие-то деньги от друзей, но она все им же и отдала, так как они за все платили и поминки организовывали, хотя и Осю-то сильно не любили. Еще какие-то конверты — явно с деньгами — давали ей на поминках — и Гарик, и, кажется, Фрост… Виктория помнила, как машинально совала их в черную сумочку, что была с ней на похоронах. Зашла в спальню, порылась в комоде и выудила ту сумку.
«О-о-о… Хоть что-то!»
В первом конверте — от Гарика — оказалось целых пятьдесят тысяч евро. Новенькими ровными сиреневыми бумажками. Карта Европы, длинный подвесной мост, стеклянные фасады офисов на обороте. Она разглядывала их и, кажется, впервые после своей сытой юности и расставания с первым мужем почувствовала уважение к тем, кто зарабатывает деньги. И главное — к тем, кто их возвращает. Приложила одну бумажку ко лбу — цыганская примета — и прошептала:
— Спасибо, Гарик! Мне сейчас это пригодится.
Настроение немного улучшилось.
Она распахнула второе отделение и удовлетворенно мурлыкнула. Этот конверт был уже от Фроста, и были там…
— Доллары… ну-ка, ну-ка… один, два, три. И тебе спасибо, Корнейчик!
Новенькие, в банковской упаковке, еще не бывшие в человеческих руках купюры сделали настроение уже совершенно безоблачным. Захотелось поехать пройтись по магазинам, но она тут же отбросила эти легкомысленные поползновения.
— Я — вдова! Вдова Медянская, — и вздохнула, — ой, Иося, Иося, что же ты наделал…
Виктория думала о нем без слез. Он был веселый и, наверное, все же любил ее, хотя и какой-то своей особенной любовью. Потому что он не мог любить никого: только музыку и себя. Иначе, пожалуй, и не стал бы Великим Продюсером. Не заставил бы кланяться, пусть и сквозь ненависть, всех этих авторитетов, политиков, чиновников, торгашей, олигархов и телемагнатов. Он всех переплюнул и перепрыгнул.
Виктория не знала, как он сделал этот космический рывок в своих доходах. Когда они поженились, Иосиф уже одевался у лучших портных Неаполя, Милана, Парижа и Лондона — задолго до того, как вся эта «элита» стала покупать одежду в «Боско ди Чильеджи», гордясь тридцатипроцентной скидкой. А он не брал ни карточек, ни скидок. Но покупал всех на корню. Если он гулял в ресторане — будь то Москва, Питер, Париж, Монте-Карло или Майами, — то к концу вечера не было в этом заведении человека, не ставшего ему другом. Все уходили, обнимаясь: «Мон ами Жозе! Амиче мио Джузеппе! Май френд Джозеф! Амиго мио
Виктория не без труда запихнула все извлеченное из сейфа обратно и принялась за стол. Выложила по очереди все бумаги и предметы из левой, а затем правой тумбы. Заполнила столешницу. Кроме нескольких договоров с концертными площадками, ничего важного. И лишь в глубине большого ящика под столешницей она нашла зеленую папку. На ней — стикер и надпись: «Медиасити». Внутри несколько бумаг и главное — расписка. Виктория увидела подпись Фроста, пробежала текст, еще раз и еще… и присела в глубокое кресло. Суть расписки состояла в том, что Корней Фрост соглашался с тем, что Иосиф Шлиц вкладывает в строительство и инфраструктуру какого-то «Медиа- и телекомплекса» один миллиард долларов.
Пожалуй, с такими расписками в сейфе она могла позволить себе прошвырнуться по магазинам.
Клуб
Гарик наблюдал за разговором Бессараба и своей «крыши» прямо с монитора охраны.
— Это ты над своей бабой авторитет, — в лицо рассмеялся бандиту подполковник милиции, — а для меня ты…
Гарик нажал кнопку связи:
— Пропусти его.
Нет, Гарик не ждал от Бессараба масштабных действий. Митяй от него открестился, Медянская ничем помочь ему не могла, и, судя по неконкретному базару, Бессараб по-прежнему не имел доступа даже к первичным документам. Но Гарик хотел знать, что происходит, а для этого переговорить с авторитетом было полезно.
— Здорово, Гарик, — по-хозяйски вошел в его кабинет и присел напротив Бессараб.
— Здорово, Иван, — расслабленно улыбнулся Бестофф. — За деньгами пришел?
Бессараб отрицательно покачал головой:
— Поговорить.
— Говори.
Бессараб откинулся в кресле.
— Как с клубом поступим, Гарик?
Бестофф удивленно поднял брови.
— О чем ты, Иван? Это наши с Иосифом были дела. А твое дело — сторона.
— Была, — кивнул Бессараб. — Но Иосиф умер, а доля осталась. И вдова осталась. И долги Иосифа мне остались.
Гарик улыбнулся. Бессараб откровенно предлагал себя в продажу.
— Сколько ты хочешь, Иван?
Бессараб невольно дернул щекой.
— Десять миллионов.
Гарик рассмеялся — тихо, удовлетворенно. Он знал все, что может сказать Бессараб, а главное, он знал все, что Бессараб может сделать, случись ему получить отказ. Он не мог подать в суд, ибо кто такой Бессараб с точки зрения закона? А никто. Он не мог привлечь на помощь реальных бандитов, ибо «крыша» у Гарика была «красная», прочная. Тем более он не мог тупо натравить на Гарика ментов — ходки за спиной не позволяли. Он мог сделать лишь одно: заказать Гарика заезжим киллерам. Это недорого стоило, а главное, они оба знали: от киллера «крыша» не спасает.
— Один миллион, — так же тихо назвал свою цену Бестофф.
— Ну, хорошо, если ты такой бедный, пусть будет пять, — снизил требования Бессараб. — Так и быть, поступлюсь своими недополученными у Иосифа боносами в пользу бедной вдовы.
Гарик улыбнулся. Доля Шлица в этом клубе была куда как больше.
— Один миллион, Иван, — покачал он головой, — и я больше никогда не слышу от тебя ни о Медянской, ни о твоих недополученных у Иосифа бонусах.
Бессараб заиграл желваками.
— Три миллиона евро, и ни цента меньше. И деньги мне нужны немедленно.