Проект Бессмертие
Шрифт:
Дворник еще более неопределенно протянул:
– - По-всякому. А что?
– - Так ежели для души, то у меня маленько есть, -- дедок присел возле дворника и достал из-за пазухи армейскую алюминиевую фляжку, с которой никогда не расставался.
– - Уважь, Иван Павлович, первачка моего хлебни. Строго по технологии - двойной перегон!
– - Митрич открутил крышку и протянул флягу дворнику.
Тот бережно принял емкость, обтер рукавом рубахи губы и сделал один внушительный глоток. После чего он со знанием дела заметил, передавая назад флягу:
– - Градусов шестьдесят, не меньше. Степью пахнет.
Митрич довольно улыбнулся:
– - По старинному рецепту приготовленная, водочка-то. Медовуха, а не водка! На хуторе другой не держу.
Старушка в ситцевой косынке неодобрительно посмотрела на них:
– - Одни разговоры у вас - про рыбалку или про политику начинаются, а заканчиваются всегда одинаково: друг перед дружкой похвалиться, да напиться в стельку за компанию!
Митрич тоже приложился к фляге,
– - Эх, Дуняша Порфирьевна, жизнь-то, как ни крути, все к одному ведет, -- он почтительно поднял глаза к небу.
– - А в Царствии Божьем, как батюшка из Софиевского собора любил говаривать, место всякой твари приготовлено уже давным-давно. Хороший мужик был, на колоколах любил поупражняться, сердце успокоить, -- Митрич широко перекрестился.
– - А я когда-то в коммунизм верила и в товарища Сталина, -- вздохнула старушка.
– - Мне и двадцати еще не было, как хоронили его. Вся страна плакала: кто от горя, а кто - от счастья. Не поймешь!
– - Она вдруг брезгливо плюнула: -- Тьфу! Антихристом оказался, ирод окаянный. Никого не любил. А пуще всех не любил братьев своих, грузин. Жену говорят, первую, замордовал, она и представилась, а детей своих на дух не переносил... вот так вот.
Толстушка, давно перестав плакать, возмущенно всплеснула руками:
– - Как же их не любить, деток?
– - Да уж, времечко было, никому не пожелаешь, -- негромко добавил Иван Павлович.
– - Трудная жизнь была, трудная.
– - А когда легко было?
– - философски вопросил Митрич.
Дворник достал из кармана губную гармошку и заиграл на ней что-то душевное, щемяще-печальное. Затем оторвал инструмент от губ и стал повествовать:
– - Батя мне как-то рассказывал о случае небывалом, свидетелем которого он был. Форменное чудо, второго объяснения нет. Если б кто другой рассказал, не поверил бы ни за что. Дело сразу после войны происходило, в году сорок шестом - сорок седьмом. Перед этим попал он в плен к фрицам, еле живой остался. Наши пришли, освободили, да ненадолго. Следователю, что допрашивал отца, по какой такой причине тот в плену оказался, может, сам перебежал, добровольно сдался, батя по морде съездил, да так, от души приложился, челюсть товарищу капитану набок свернул, -- Иван Павлович невесело улыбнулся.
– - Я характером в него пошел. В общем, оказался батя в лагере неподалеку от юго-восточной Воркуты, за Полярным кругом, на строительстве новой шахты. Тундра кругом. Тоска. Начальник лагеря - зверь подлинный. Садюга. Лицо -молоко с кровью, повадки медвежьи. Все его боялись - и блатные, и политические, и такие, как батя, по стечению обстоятельств предателями родины назначенные органами НКВД. Так вот, работали в его бригаде двое верующих, один в годах, старец, можно сказать, а второй еще молодой совсем. По воскресеньям эти двое отказывались выходить на работы, говорили, мол, воскресенье Богу посвящать надобно, молиться, а мирскими делами заниматься - грех, и за это их часто и сильно били. До полусмерти. Перед этим они уже во многих лагерях побывать успели и нигде не могли с ними управиться. Так их и бросали из одного лагеря в другой. Никто не хотел этих верующих у себя иметь. Ну, а этот начальник лагеря, где батя сидел, решил с ними покончить раз и навсегда. Заело его, понимаете ли, как же так: все боятся, трепещут, раболепствуют, а эти двое не замечают, свою линию гнут. Решил начальник лагеря зрелище устроить, да такое, чтобы надолго запомнилось, кровавое, страшное, как принято тогда было среди сволочей, властью наделенных. В одно воскресенье, когда верующие опять отказались от работы, заключенные увидели, что среди охраны вместо двух овчарок - шесть, и к тому же все, как одна, голодные, лютые, несколько дней их перед этим специально не кормили. Собакам этим человека разорвать - что раз плюнуть, так их охранники натаскали. Построились. Начальник лагеря скомандовал верующим выйти из строя и приказал обоим идти в тундру. Самим. Заключенные все дыхание затаили, понимают, что для тех означает этот приказ верную смерть. А те, недолго думая, и пошли: впереди старец, за ним молодой. Вышли из ряда и прошли сквозь ворота. А следом за ними собак по команде спустили. Шерсть на загривках дыбом, слюна с клыков на землю брызжет, сами - телята натуральные. И видит батя такое: когда верующие услыхали, что на них несутся овчарки яростно, то остановились и повернулись в их сторону. Затем скрестили молитвенно руки и подняли свои головы к небу. А день был мрачный и кроме туч серых ничего видно не было. Каждый в строю знал, что как только собаки настигнут этих двух, тут же разорвут на части. Многие заключенные лица свои руками закрыли, чтобы не видеть, а народ-то там не из слабонервных собрался. И тут что-то невероятное происходить начало: голодные псины, долетев до верующих, замешкались и вместо того, чтобы рвать, неожиданно бросились в стороны, кружась вокруг тех. Затем замешательство их прекратилось, и первоначальный свирепый лай перешел в радостное повизгивание. Ветер дунул и донес до всего строя, как верующие поют какой-то псалом христианский. Громадные овчарки, повиливая хвостами, принялись ползать по земле, ластясь к этим двоим. Наконец, они начали обоим лизать ноги. Заключенные и некоторые охранники в ужасе стали креститься, многие заплакали. Начальник лагеря побелел и молча удалился. Наконец, один охранник свистом
Старушка в ситцевой косынке трижды осенила себя крестным знамением и пробормотала:
– - Спаси Господи!
Все вдруг умолкли, задумались. Где-то высоко в небе полуденную дымку прорезал реактивный самолет, оставляя за собой расплывающийся на глазах белый след.
Из-за двери медпункта выглянул фельдшер и поманил пальцем дедка:
– - Митрич, поди-ка сюда. Дело есть.
Дедок, не мешкая, поднялся и скрылся за дверью. Они с Панкратовым Ильей Ильичем были годками, оба любили посидеть на зорьке у озера с удочками в руках, но в отличие от бойкого Дмитрия Дмитриевича, Илья Ильич был склонен к медлительности и глубокомысленным раздумьям. Отличительной чертой его характера была вопиющая нерешительность, граничащая с трусостью, особенно в тех случаях, когда дело касалось по-настоящему серьезных вопросов.
– - Убрался после врача?
– - первым делом спросил Митрич, шагнув внутрь. Его глаза с веселым интересом пробежались по кабинету и особо отметили влажный, до зеркального блеска надраенный пол под столом.
– - Убрался, -- нетвердо ответил фельдшер и чуткий нос Митрича тут же уловил, что Панкратов уже успел основательно приложиться к бутылке.
– - Как с врачом беда приключилась, я по служебному телефону сразу же все и доложил дежурному. Потом полковник Санин меня минут двадцать пытал, что да как, почему вдруг?
– - Илья Ильич негромко икнул и погрозил в распахнутое окно пальцем: -- Я вам не хухры-мухры какие-то! Я - человек образованный! Нечего на меня голос повышать, понятно?
Митрич подошел к Илье Ильичу и успокаивающе произнес:
– - Остынь, Илья. Ты вот что лучше скажи - нам ждать врачей или по домам идти?
Фельдшер скорчил страдальческую физиономию и развел руками:
– - Кто его знает? Я как с главным поговорил, телефон сразу и отключили. Непонятно мне все это...
– - Панкратов зачем-то достал из кармана расческу, повертел ее в руках и внезапно надрывно, с горечью продекларировал: -- Эх, жизнь моя никчемная, дрянная! За что мне выпала судьбинушка такая?
Митрич покачал головой и усадил Панкратова на кушетку. Тот поник и неожиданно с силой дернул годка за рукав:
– - Эй, Митрич! Там на столе бумага лежит, от врача осталась. Глянь - может ты что в ней поймешь?
Митрич подошел к столу. На нем лежал лист бумаги, исписанный до половины. Дедок близоруко сощурился и наклонился ближе к листу, с трудом разбирая плывущие перед глазами строчки:
Руководителю Первой
Специализированной Лаборатории МОУ
полковнику Санину П.А.
от лейтенанта Сенченко В.П.
Докладная записка N 29 от 12.07.2016 года
– - Екатерина Михайловна Прохасько. Семьдесят два года. Гипертоник. В последнее время ощутимые изменения самочувствия. До введения стволовых клеток артериальное давление 180/120, после введения - 130/90. Прекрасно себя чувствует, депрессивные состояния не наблюдаются.
– - Степан Матвеевич Хома. Пятьдесят три года. Астматик. В последнее время ощутимые изменения самочувствия. До введения стволовых клеток частые приступы, после введения - все реже и реже. Прекрасно себя чувствует, депрессивные состояния не наблюдаются.
– - Анна Ивановна Шумкина. Восемьдесят лет. Хронические боли в области грудной клетки. В последнее время ощутимые изменения самочувствия. До введения стволовых клеток - периодическая невыносимая боль, после введения - по ниспадающей. Прекрасно себя чувствует, депрессивные состояния не наблюдаются.
– - Григорий Юрьевич Курдюков. Шестьдесят пять лет. Правая часть тела покрыта рубцами от ожогов, полученных более десяти лет назад. В последнее время ощутимые изменения самочувствия. После введения стволовых клеток рубцы порозовели, местами частично рассосались. Прекрасно себя чувствует, депрессивные состояния не наблюдаются.
– - Коляденко Любовь Павловна. Пятьдесят семь лет.
Дальше было что-то неразборчиво написано. Митрич перестал читать, почесал за ухом и присел возле Панкратова.
– - Знаешь, Илюша, -- задумчиво произнес он, доставая из-за пазухи флягу, -- сдается мне, что над нами опыты проводят, как над кроликами какими-то. Не верю я, что за просто так нам такие деньжищи платят! А?
Илья Ильич печально хмыкнул и повернул свое лицо к Митричу:
– - И я себя в последнее время лучше чувствовать стал. Печень не беспокоит, и вообще...
В дверь интеллигентно постучали, затем она отворилась и в кабинет заглянул дворник:
– - Ну что там, долго еще ждать?
– - Ты заходи, заходи, Иван Палыч, сквозняк не делай, -- приглашающее взмахнул рукой Митрич и указал на флягу.
– - Повод есть.
Дворник молча присел рядом.
– - Ты себя в общем как чувствуешь? По сравнению с прошлым годом?
– - пытливо глянул на него дедок, взмахнув бородкой.
– - С прошлым годом?
– - удивился Палыч.
– - Вполне. И рубец на щеке меньше стал. Удивительно даже как-то...
– - То-то и оно!
– - почти торжествующе произнес Митрич.
– - И я лучше.
– - Он по очереди глянул на друзей: -- Не бывает так, не бывает! Чую, не спроста доктор наш заболел. Не спроста...