Проект Деметра
Шрифт:
– Тупая шутка!
– Так и будешь сердиться? Жаль. А я хотела пригласить тебя на свидание.
Вейнер подумал, что ослышался – уставился пытливо и недоверчиво.
– Когда, куда? – спросил осторожно. Хитринка в глазах Эрики вызывала опасение розыгрыша и вселяла надежду одновременно.
– Сейчас. А куда – не знаю, – задумалась. Вейнеру это не понравилось – повышало шанс, что свидания не будет вовсе.
Он просто подхватил ее за талию и потащил вниз, уверенно заявив:
– Я знаю.
А сам лихорадочно соображал: к себе в
К фонтану? Тьма народа. Ну, не тьма, но с десяток изначальных и пяток стражей как пить дать будут ошиваться рядом.
Нет, как все-таки хреново, что здесь нет хороших "кабаков" или гостиниц!
А может на природу? У второго выхода из города, как раз недалеко, возле речки, есть небольшая поляна и вся в цветочках каких-то.
Цветы, зелень, вода и отсутствие посторонних глаз и ушей, но при этом не замкнутое пространство, и Эрик не подумает, что он только и хочет, что уложить ее в постель. C другой стороны, если не будет против…
Вейнера на пару секунд повело, ладони вспотели.
Еще бы плед, фруктов и вина…
Качнул головой – о чем думает?
– Знаешь, о чем я тут подумала? Совсем ничего о тебе не знаю. Расскажи о себе?
– А что рассказывать? – удивился. – Родился, учился, служил. На одном из заданий заработал быстро развивающуюся лейкемию. Попал в зону биологической зачистки и привет. Но появился Стефлер и я здесь, с вами.
– Свои же подставили?
Вейнер подхватил грушу с лотка у стены, подкинул в ладони.
– К чему спрашиваешь?
– Интересно.
– А тебя свои не подставляли?
– Нет.
Мужчина явно не поверил, но углубляться не стал – не имело значение, иное ум занимало. Подал грушу, желая перевести разговор в другое русло.
– Мы свои, Эра, я уже говорил тебе. Нам проще понять друг друга.
– А мама, папа у тебя какие?
Вейнер свысока уставился на нее: издевается? Огляделся, выискивая ответ на свой вопрос и, понял, что готов и это стерпеть:
– Автобиографию желаешь? Родители мировые, особенно мать. Отец тоже. Но когда трезвый. В общем, с родоками приемными повезло. В остальном тоже. Женат не был, детей не имею. Приводы… два. Нарушение дисциплинарного режима и субординации. Переводить надо? Наград не имею. Все? Еще что-нибудь?
– Кого -нибудь любил?
Венер остановился, уставился на нее, решительно не понимая, что девушке в его душе и темном прошлом покопаться приспичило. И подумалось – может верно, правильно это – узнать человека и заглянуть во все его темные углы личности, прежде чем решиться на серьезный шаг? Возможно, он сам виноват, что Эрика не спешит и не горит желанием сойтись с ним ближе? Слишком замкнут и закрыт для нее?
Вейнер медленно шел по улице рядом и все думал с волнением о том, что ее внимание знак, шанс, и его нельзя упустить. Только раскрываться не привык, не знал как это –
– Ты такой легкий в общении, просто прелесть, – фыркнула Эра после того как они в молчании уже вошли в тоннель перехода. – Свидание проходит на ура.
– Извини, я просто соображаю, что сказать.
– Ты все это время думаешь, любил ли когда-нибудь?
– Почему? Любил, конечно. Маму, например. И сейчас люблю. Она много для меня делала, себя не жалела.
– Это благодарность, Вейнер, а не любовь, – посерьезнела девушка.
– Одно и тоже, – повел плечами.
– Нет.
– Женский взгляд на мир и только. Вам, в принципе, в иллюзиях плавать свойственно.
Теперь остановилась Эрика, уставилась на него и вдруг потянулась, обвила шею руками и накрыла губы. Вейнера парализовало, стоял истуканом и вздохнуть боялся. Ее губы так нежно касались его губ, что казалось, она не просто любит или желает – боготворит.
– Этот поцелуй тоже благодарность? – прошептала, глядя на него с удивительной теплотой, и поглаживала по щеке. Вейнер слова забыл, что-то щемящее бередило сердце и вызывало желание расплакаться.
– Нет, Вейнер, это просто так. Просто потому, что я тебя люблю. Вот таким как есть – замкнутым оболтусом.
Лицо мужчины вытягивалось, теряя суровость, и становилось экраном эмоций. С него будто скинули массив масок и оголили впервые за многие годы. Это было настолько трогательно, необычно и прекрасно, что Эрика рассмеялась.
– Ты такой красивый, оказывается. Когда становишься собой, – и, подхватив подол платья, смеясь, помчалась по тропке.
Он нагнал ее уже у поляны, подхватил в беге на руки и, покачав понес, не зная куда.
– Что ты делаешь, Эра? – спросил, не столько пытая взглядом, сколько невольно любуясь девушкой, впитывая ее смех и взгляд, изгиб шеи и поворот головы, взмах ресниц и блеск глаз.
– Я учу тебя любить, – обняла за шею. Поцеловала и вдруг выгнулась, развела руки и закричала, смеясь и радуясь непонятно чему. И странно, Вейнеру было все равно, он не искал причин, не думал – он просто смотрел и слушал, и чувствовал в эти моменты, что дышит словно глубже, и видит будто четче, и слышит острее. И готов был держать ее на руках и кружить год, десять.
Голова закружилась, упали. Эрика покатывалась со смеха. Лицо наполовину закрыли заросли мелких бутонов и, казалось, смеялись вместе с ней, светились как она.
Ему стало больно от желания, до спазмов, до судорог. Сжал ее и навис, одной рукой пробираясь под юбку, другой накрыв щеку. И пил дыхание, чуть касаясь кожи, чувствовал ее тепло. Оно пробиралось ему в вены и щемило сердце, сжимало горло.
Это был бред и сон, упоение сродное безумию, что разом накрыло двоих. Спроси их собственные имена – и их бы не вспомнили. Эра отдавалась без остатка, доверяясь полностью, и словно летела с кручи навстречу пропасти, надеясь только на того, кто ее поддерживал в полете.