Проект Деметра
Шрифт:
Невыносимо сделалось – прошел, одним движением ей глаза закрыл и тут же Эрлан его за грудки схватил, вынес с такой яростью, что сомнений не осталось – помешался.
К столу придавил, лицо искаженное, в глазах безумие, губы кривятся:
– Не трогай, – то ли процедил, то ли прошипел. Выпустил и обратно ушел, дверь притворил тихо, будто разбудить покойницу побоялся.
Шах так и подпирал собой скамью и стол. В глазах щипать начало и ком в горле растет. Осел, переносицу сжал.
Радиш ему на плечо ладонь положил и словно придавил: держись, брат.
– Напиться бы, – протянул Самер. Замотал головой со стоном: вон все мысли! Не до бухла сейчас. – Разобраться надо.
Шах встал и опять в двери.
Прошел тихо, встал перед братом. А тот черный весь. Нежно кровь у губы мертвой оттирает, по голове гладит.
Смотреть на это было невыносимо. Вейнер отвернулся, опять переносицу сжал, чтобы слезы сдержать. Сами наворачивались.
– Эрлан, она мертва, – прошептал.
Лой сжал ткань в кулак и головой еле заметно качнул, взгляда от лица Эрики не отрывая.
– Спит она. Спит.
У Шаха зубы свело – так заорать захотелось, встряхнуть брата, ударить, в воду головой – что угодно, но чтоб очнулся. И стер слезы – не подействует. Его самого сейчас хоть полощи, хоть бей – бесполезно.
– Эрлан… Кто такой Майльфольм?
Лой на секунду от лица покойницы взгляд отвел.
– Страж. Ее. Погиб, – прошептал спокойно.
– Нет, Эрлан. Она с ним разговаривала.
Отреагировал – уставился на брата, мысль какая-то в глазах появилась. На Эрику глянул и Вейнера вытолкал, дверь прикрыл:
– Как разговаривала?
– Так. Его взяли. Сказал, что не убивал.
У Эрлана глаза остекленели. Стоял минут пять в одну точку пялился, и вот, качнулся, закрывая глаза.
– Эберхайм, – выдохнул. И опять перед собой смотрит, а стоять не может – шатает. Закружил вдруг, кулаки сжимая, и будто потерял что. И впечатал кулак в стену, уперся в нее лбом и руками:
– Эберхайм!
– Откуда ему здесь взяться?
Эрлан не слышал – стену таранил.
В комнату Нерс вошел, за ним четверо в балахонах, свечи, кувшины в руках, блюда с мелкими круглыми булочками с непонятной начинкой.
Лой как увидел процессию, Нерса за ворот откинул, встал в дверях:
– Не пущу, – и зубы сжал.
Самер придержал советника:
– Не лезь. Пусть. Не в себе, видишь же.
Нерс голову склонил, повернулся демонстративно спиной к Лой, за стол сел. Мужчины кувшины и блюда поставили, ушли. Эрлан осторожно за дверь скользнул, прикрыл плотно.
– Хреново дело, – протянул Самер, глядя на темную поверхность.
"Эрлан убил тихо"…
Да он сам тихо умер. Нет, не при делах он. Тогда кто, тогда – что? Что хотела сказать Эра?
Сел напротив Нерса.
– Что Майльфольм говорит?
– Ничего.
И тишина. Пять минут, десять, двадцать. Час, наверное, так и просидели – Нерс очнулся.
– Булочки поминальные, – кивнул на хлеб. – Помяните.
И вышел. А ребята так и сидят в ступоре.
Вечерело – Лала в комнату зашла, зеленая вся, трясет девчонку. Лицо опухшее,
Самер ее к себе прижал, душа крики, всхлипы, и точно поверил, что за дверью Эрика спит.
– Ну, хватит, хватит, – насильно выпоил поминального. Подавилась, и опять ревет.
– Я… я… я же… она… мы… на насыпи… а он…
Шах очнулся – уставился.
– О чем ты?
Рыдает, лапочет – не разобрать. Даже думать не стал – в кружку питья налил и прямо в лицо ей выплеснул. Очнулась и она и Самер. Один мысленно выругался, ладонью с лица липкую жидкость стряхнул. Вторая во все глаза на Вейнера уставилась, перепугавшись, а может просто в шоке.
– Майльфольма видела?
– Он… да. Поговорить, сказал. Эя обрадовалась ему, а потом чего-то насторожилась. Он как из-под земли вырос.
– О чем говорили?
– Я… – и плечами пожала, головой замотала. – Как да что… Страж, мол, мой… Поговорить, оставь…
И опять в слезы.
Самер вздохнул, обнял и вывел.
Шах остатки питья в кружке глотнул и вновь замер, уставившись в одну точку.
Ночь сгустилась, а он все сидит и перед собой пялится. Никаких эмоций, никаких целей, ничего – пустота внутри, дикая, тоскливая, и тонет в ней, и всплывать не хочет – некуда, незачем. Только на миг вдруг почудится поляна с цветами и Эра смотрит с поволокой, улыбается. Плечи узкие, точеные, руки нежные…
Только нет ее больше. А не верится. И жаль до боли, что зайти к ней не может – Эрлан там. И за него душу мутит. Одна надежда – немного и придет в себя, а внутри тонкой стрункой эта надежда обрывается – не придет. Знать и желать – вещи разные.
Самер весь пол за его спиной истоптал. Радиш на столе на руки улегся – спал, а Шах все сидит не шевельнется. Глубокой ночью уже заглянул к Эрлану – тот руку Эре целовал, к своему лицу прижимал и все шептал что-то, лицо безмятежное, словно сказки рассказывает. А у нее застывшее, белое, как снег.
– Не трави себя, поспи, – отодвинул от дверей Шаха Самер. Тот смотрит будто и не здесь:
– Его вытаскивать надо.
– Вытащу. Поспи.
– Не хочу, – отошел к столу.
Кто-то приходил, кто-то уходил с вечера до утра – не замечал. И не заснул – вырубился прямо за столом.
Глава 44
Вейнер проснулся, вскрикнув, привиделось, что Эрика умерла. Взгляд поднял – туман за окном густой. Радиш за столом спит, Лири рядом сидит. В конце, к стене прислонившись, сидит Самер и из полуопущенных век кого-то рассматривает. За взглядом проследил и даже вздрогнул – Эрлан рядом сидит. В первый момент не признал брата – черный, осунувшийся, ощущение, что лет на двадцать за ночь постарел. Лой пил и смотрел в окно. Вейнер ему заботливо придвинул булочки. Тот глянул на Шаха так, словно он яд ему предложил. Взмах руки и блюдо с поминальным полетело в брата, хлеб посыпался, подскакивая, по столу, полу разлетелся.