Проект «Ковчег». Зима 41-го
Шрифт:
– Как похоронка?!
– Да вот так, позавчера принесли, – тетя Нина стала помогать поднять маму, чтобы завести в дом. Аккуратно придерживая с трудом передвигающую ноги женщину с двух сторон, они зашли в комнату и уложили ее на кровать. Петр хотел отойти, чтобы скинуть шинель, но мать мертвой хваткой вцепилась в рукав сына, не отпуская его ни на мгновенье. Она, как заведенная, раз за разом повторяла:
– Петя, Петечка, сынок. Петя, Петечка, сынок.
Никифоров сел на край кровати и, гладя маму по руке, стал ее успокаивать:
– Ну что ты мам? Живой я, видишь. Живой. Все хорошо, успокойся, пожалуйста. Все хорошо, – Петр про себя проклинал
Мать сквозь слезы улыбнулась и едва слышно произнесла:
– Хорошо, – и опять начала повторять, – сыночек, живой.
Тут подскочила Верка и, обхватив Никифорова со спины затараторила:
– А я им говорила, говорила, а они мне не верили. Мама извелась вся, а я говорила, что ты живой! Я же чувствовала! Я же рыжая, я же ведьма, ты же сам говорил! Да?! Помнишь, говорил?! – девочка, и правда, была огненно рыжей с огромными зелеными глазами. Вся в отца, погибшего еще в тридцать шестом при пожаре на заводе. Раньше она очень обижалась на брата, что тот обзывал ее ведьмой, а тут смотри ка, сама вспомнила. Петр улыбнулся сестренке:
– Конечно, помню, егоза. Ты молодец, верила в братика.
Сестра расплылась в улыбке от похвалы. Тем временем мама потихоньку приходила в себя. Она отпустила руку сына, ласково сказав ему:
– Иди, разденься, я уже в порядке, – и опять повторила, но уже спокойно, – сыночек, живой.
Тетя Нина, стоявшая тут же в комнате, сказала:
– Ну, вот и хорошо, пойду я, – и развернулась, направляясь к двери.
– Теть Нин, да куда же Вы? Сейчас чай пить будем. Я гостинцы из Москвы привез, пряники. Верка, чайник поставь кипятиться.
– Так стоит уже! – тут девочка увидела Петькин орден, – Ух ты! Орден! А за что дали, расскажешь?! – говорила она быстро, проглатывая окончания, слова вылетали из нее, как пули из ШКАСа[ii].
– Потом расскажу, а сейчас давай на стол накрывай, – Петр, развязав вещмешок, стал выкладывать на стол снедь, полученную по продаттестату еще в Москве на Лубянке. Две банки тушенки, банку сгущенного молока, полбуханки хлеба, вторую половину он съел в поезде. Следом на столе появился кулек сзаваркой и сахаром. Ну и напоследок были извлечены пряники, купленные случайно в Москве, как гостинец домой. В вещмешке еще оставались макароны и мыло. Их Петр выкладывать пока не стал, ни к чему просто было.
– Богато живете вы там, на фронте, – в глазах тети Нины промелькнула зависть. Промелькнула и пропала, кажется, она сама смутилась своих слов, – ты не подумай, Петь, я не завидую, просто голодно стало в последнее время. В магазинах очереди, да и не купить там ничего кроме хлеба. А на рынке деревенские за продукты так цены дерут, – женщина махнула рукой.
– Да я и не подумал ничего, теть Нин. Давайте садитесь за стол, снедать будем.
– А ты изменился, – протянула соседка, – возмужал. Она смотрела на этого молодого мужчину и не узнавала в нем того сорванца Петьку, который еще недавно наводил шороху на окрестные сады. Сейчас перед ней стоял взрослый, многое повидавший человек со странным блеском в серых жестких глазах. В светлых, коротко стриженых волосах белым пятном выделялась седая прядь. Прихрамывающая походка говорила о недавнем ранении. От старого Петра не осталось практически ничего. Тетя Нина тяжело вздохнула. Как быстро и сильно меняет людей война! А ведь где-то там, на фронте сейчас и ее два сына. Вернее на фронте пока один старшенький Васька. А вот младший Степка учится в артиллерийском
Петр с тревогой посмотрел на мать. Та, уловив его взгляд, сказала:
– Рассказывай уже, я в порядке.
Верка, накрыв на стол, тут же уселась рядом восторженно и с любопытством глядя на брата. Мама поднялась с кровати и тоже пристроилась за столом, то и дело, касаясь рукой сына, будто еще не до конца поверила, что он живой сидит рядом с ней. Петр начал свой рассказ, опуская детали и тяжелые моменты. В его повествовании не было страшных немецких бомбежек, тяжелого отступления, гибели товарищей. Каким-то шестым чувством Петр понимал, что нельзя об этом рассказывать матери и тете Нине. Он говорил о том, как они бил врага, как разбомбили аэродром, как в неравной схватке их самолет был сбит и он выпрыгнул с парашютом в тылу у немцев. Наверное, тогда и прислали из полка похоронку. Только сейчас в голову Петру пришла мысль – если прислали похоронку, значит, точно знали, что их сбили, и они погибли. Получается, кто-то из их эскадрильи выжил и добрался до своих. Интересно кто? Хотя, теперь уже не важно, в полк он вряд ли вернется.
Не вдаваясь в подробности, помня о секретности, Никифоров рассказал, как его раненого спас Сашка, как они вернулись в Москву, только вместо вертолета, был присланный специально за ними самим товарищем Сталиным самолет. Ну не удержался Петр, чтобы не прихвастнуть. А когда он стал рассказывать, как его награждал лично сам товарищ Сталин, даже Верка неверяще воскликнула:
– Ну, это ты свистишь, чтоб сам товарищ Сталин!
– Честное комсомольское! Я даже в кабинете у Иосифа Виссарионовича был, в Кремле.
– В самом Кремле?! – в три голоса ахнули мама, Верка и тетя Нина.
– Да. Так получилось. Ну а потом мне вот отпуск дали по ранению и за героизм! На целую неделю!
– Так ты через неделю опять на фронт? – как-то сразу осунулась мать.
– Через пять дней. Неделя вместе с дорогой. Нет, пока не на фронт. На курсы направляют.
– И кем будешь потом? – с любопытством спросила Верка.
– Летчиком.
– Так ты же и так летчик!
– Я не летчик, я штурман, – снисходительно ответил сестре Петр.
– А-а-а! – понятливо протянула девочка, на самом деле ничего не понимая. Но не казаться же глупой перед геройским братом. А вообще, Петка молодец! Теперь можно будет в школе похвастаться, какой у нее замечательный брат, которого награждал орденом сам товарищ Сталин. Вот девчонки пообзавидуются. Особенно эта зазнайка Катька, у которой папку медалью наградили. Фи, подумаешь, медаль! Вон у ее Петечки целый орден Красной Звезды на гимнастерке так красиво алеет! Вера аж прищурилась от удовольствия, при мысли о том, как она завтра в школе всех удивит рассказом о приехавшем на побывку с фронта брате.
Их мама, Дарья Ильинична, наоборот упала духом. Она только обрела, считавшегося погибшим сына и вот он через пять дней снова уедет туда, где война, где его могут убить или покалечить. На глазах женщины выступили слезы. Соседка, видя такое дело, поднялась из-за стола, поблагодарив хозяев:
– Спасибо. Пойду я. Скоро Николай с работы придет, надо кормить будет. Да и вам есть о чем поговорить. Петь, ты заходи, если что.
– Зайду, теть Нин. Дяде Коле привет передавайте, да я и сам, наверное, позже загляну, поздороваюсь.