Проект революции в Нью-Йорке
Шрифт:
— Вот! — восклицает он с торжеством. — Через год твой дядя удочерил тебя.
— Нет, — упорствует Лора. — Я отказалась.
— Тебе было пять лет, — говорит доктор, — как же ты могла отказаться? Это невозможно, ты просто тянешь время. Если мы будем вникать в подобные истории, то никогда не кончим. Итак, повторяю: ты дочь (приемная) Эммануэля Гольдштюкера, президента фирмы „Джонсон лимитед“, который на два месяца задержал выплату взносов. По этой причине тебя сегодня утром приговорили к смерти.
— Хорошо, — кивает Лора, — вы хотите получить выкуп? Сколько?
— Ты не понимаешь: я же сказал, что
— Вот как! — взрывается Лора, не помня себя от ярости. — Значит, решили начать с меня, а эту дрянь оставить про запас? Так я и думала: старому маразматику она дороже, чем я! Меня используют, чтобы показать ему серьезность угрозы в отношении его драгоценной бляди… Только этого никогда не будет!
— Ты ошибаешься, — произносит доктор, — судя по рапорту, все именно так и будет. Впрочем, вполне возможно, что старому Гольдштюкеру дороже молодая любовница, нежели девочка твоего склада, от которой можно ждать одних только неприятностей. Но это не единственная причина установленной нами очередности. Джоан, как было сказано, принадлежит к нашей организации; поэтому мы принесем ее в жертву лишь тогда, когда все средства и в самом деле будут исчерпаны.
— Если она работает на вас, — говорит Лора, — значит, она абсолютно ничем не рискует.
— Вовсе нет, — говорит хирург, — подумай сама: если мы ее пощадим, Гольдштюкер что-нибудь заподозрит; однако мы никак не можем позволить, чтобы он догадался о том, какую роль она играла при нем вот уже почти полгода. Следовательно, ей придется, если в этом возникнет необходимость, покориться ужасной судьбе, которую готовит ей Бен Саид. Поскольку он втайне влюблен в нее, то программа обещает быть захватывающей.
— Чем же это можно будет доказать?
— Рапортом. Ты забываешь, что документация ведется безупречно, а малейшие отступления от истины пресекаются безжалостно.
— В таком случае, на вашей совести много мертвецов, — говорит Лора, не особенно надеясь разжалобить своего палача столь банальными утверждениями.
— Преступление есть составная часть революции, — возглашает доктор. — С помощью трех метафорических деяний — изнасилования, убийства и поджога негры, нищие пролетарии и трудящиеся интеллектуалы будут освобождены от цепей рабства, а буржуазия избавится от своих сексуальных комплексов.
— Буржуазия также будет освобождена?
— Естественно. Причем без массовых жертвоприношений, так что количество убитых (принадлежащих, кстати, в основном, к женскому полу, всегда избыточному в сравнении с мужским) покажется очень небольшим на фоне грандиозных свершений.
— Но зачем вам пытки? — На то есть четыре главных причины. Прежде всего, это самый убедительный довод, чтобы заставить раскошелиться банкиров-гуманистов. Затем, будущему обществу нужны
— Это будет эротическая программа?
— Не обязательно. Существует серия „Познавательные Индивидуальные преступления“; ее создатели стремятся достичь катарсиса путем удовлетворения невысказанных желаний современного общества. Ты понимаешь, что означает слово „катарсис“?
— Естественно! Вы принимаете меня за идиотку?
— Извини… Кроме того, есть фильмы, которые придерживаются в запасниках спекулянтами с целью заработать на максимальной исторической достоверности. Ты легко можешь представить, какую ценность имели бы для любого университета, готовящего докторов исторических наук, оптико-магнитные записи казни Робеспьера, Жанны д'Арк или хотя бы убийства Авраама Линкольна, хотя большинство наших постановок гораздо выразительнее и артистичнее.
Лора, действительно, успела обнаружить плохо замаскированные фотографические аппараты в стенах своей квартиры, особенно в спальне, туалете и ванной; полагая, что это дело рук обыкновенного соглядатая, например, дяди, она в течение недели забавлялась тем, что строила рожи перед объективами и принимала самые соблазнительные позы. Теперь она сожалеет о своем легкомыслии. Никогда не следует оказывать людям услугу даром. И она говорит, чтобы еще немножко оттянуть неизбежное:
— Вы сказали о четырех причинах. А назвали только три.
— Ну и удовольствие, разумеется, об этом также не надо забывать… Однако мы все болтаем, болтаем, а дело не движется. Я бы послал тебя в аптеку, чтобы ты купила мне сэндвич с мясом и лимонад, настоянный на кокаине. Да боюсь, ты заблудишься в этих темных коридорах, и мы больше не увидимся. Ну-с, продолжим: сколько тебе лет?
— Тринадцать с половиной… Можно еще один вопрос? Если я на все отвечу правильно, что скажут ваши немецкие заказчики? Вам будет грозить процесс за нарушение контракта.
— Какая ты наивная! — восклицает доктор с доброй улыбкой. — Я всегда могу решить, что ты отвечала плохо. Это зависит только от меня. К тому же, есть такие странные вопросы, на которые и ответить толком нельзя; не говоря уж о том, что никакой установленной формы здесь не существует… Так… столица Мэриленда… сколько секунд содержит день… о чем мечтают девушки… куда выходят окна… на все это ты уже ответила… А! Вот начинается другое: где и когда ты впервые встретила молодого W?
— На пляже, этим летом.