Проект Рози

Симсион Грэм

Музыка смолкла, и все снова захлопали.

Я огляделся в поисках Бьянки и заметил ее возле выхода, где она стояла с Джином. Я полагал, что она смягчится, убедившись в том, что проблема решена. Но даже с большого расстояния и при моей ограниченной способности читать по лицам я смог увидеть, что она в ярости. Затем Бьянка повернулась и ушла.

Остаток вечера был великолепен: наш танец невероятным образом изменил атмосферу бала. Все подходили к Рози и ко мне с комплиментами. Фотограф сделал для нас обоих бесплатные фотографии. Стефан ушел рано. Джин раздобыл в баре какое-то дорогущее шампанское,

и мы выпили по несколько бокалов с ним и венгеркой Кларой, доктором с физического факультета. У нас с Рози был еще один танец, а потом я танцевал по очереди почти со всеми женщинами. Я спросил у Джина, стоит ли мне пригласить декана или ее спутницу, но он сказал, что этот вопрос вне сферы даже его компетенции. В итоге я решил не рисковать, поскольку декан явно была не в духе. Присутствующие всем своим видом демонстрировали желание танцевать, а не слушать ее заготовленную речь.

В конце вечера заиграли вальс. Когда музыка смолкла, я огляделся по сторонам и увидел, что на паркете остались только мы с Рози. И все снова нам аплодировали. Лишь потом до меня дошло, что все это время я находился в тесном физическом контакте с живым человеком и не испытывал ни малейшего дискомфорта. Я объяснил это своей предельной концентрацией на правильном исполнении танцевальных па.

— Может, возьмем такси на двоих? — предложила Рози.

Такая идея экономии ископаемого топлива показалась мне здравой.

В такси Рози сказала:

— Тебе надо было репетировать с разными ритмами. И ты не так умен, как я думала.

Я промолчал, отвернувшись к окну.

— Ничего у тебя с ней не получится, — продолжала Рози. — Ни черта. Ты ведь и сам это понял, ага? И это еще хуже. Ты предпочел выставить себя посмешищем, вместо того чтобы попросту сказать ей, что она не твой человек.

— Это было бы невежливо. У меня не было никаких причин отвергать ее.

— Кроме нежелания жениться на попугае, — фыркнула Рози.

Эта реплика показалась мне на редкость забавной — то ли из-за алкоголя, то ли из-за истощения после стресса. Мы оба покатились со смеху, и Рози даже несколько раз тронула меня за плечо. Меня это не покоробило. Но когда мы отсмеялись, мне снова стало неудобно, и я отвел взгляд.

— Ты невозможный, — сказала Рози. — Смотри на меня, когда я говорю.

Но я упорно смотрел в окно. Пожалуй, на сегодня мне хватило эмоций.

— Я и так знаю, как ты выглядишь.

— Какого цвета у меня глаза?

— Карие.

— А я родилась с голубыми глазами, — сказала она. — Небесно-голубые. Как у моей матери. Она ирландка, но у нее тоже — сначала голубые, а потом стали карими.

Я посмотрел на Рози. То, что я услышал, было невероятно.

— У твоей матери изменился цвет глаз?

— У меня изменился. Так бывает у детей. И вот тогда мама поняла, что мой отец — не Фил. У нее были голубые глаза, и у Фила тоже. Она решила сказать ему об этом. Мне, наверное, надо радоваться, что он не лев.

Я с трудом воспринимал то, что говорила Рози. Несомненно, виной тому были мое опьянение и ее духи. Однако появилась возможность поговорить на безопасную тему. Наследование простых генетических признаков вроде цвета глаз — материя куда более сложная, чем ее обычно представляют. Я был уверен, что смогу рассуждать

об этом достаточно долго, до самого дома. Но тут я понял, что это — несколько невежливо по отношению к Рози: ведь ради меня она рисковала тем, что у нее намечалось со Стефаном.

Я перемотал назад свои мысли и остановился на ее последней реплике: «Мне, наверное, надо радоваться, что он не лев». Похоже, она имела в виду наш разговор за ужином у меня на балконе, когда я рассказал ей, что львы убивают потомство от предыдущих спариваний. Возможно, Рози хотела поговорить о Филе, и мне это тоже было бы интересно. Ведь поводом для проекта «Отец» стало неудачное исполнение этой роли Филом. Правда, Рози до сих пор не представила убедительных доказательств — кроме того, что он противник алкоголя, ездит на допотопном автомобиле, а в качестве подарков преподносит шкатулки для бижутерии.

— Он что, был жестоким? — спросил я.

— Нет. — Она задумалась на мгновение. — Он был просто… непредсказуемый. Сегодня я могла быть самым любимым ребенком, а назавтра он не хотел меня видеть.

Эти объяснения казались расплывчатыми. Вряд ли они оправдывали столь серьезное начинание, как проверка ДНК потенциальных отцов.

— Хоть один пример, пожалуйста.

— С чего бы начать… Хорошо, в первый раз это произошло, когда мне было десять лет. Фил обещал свозить меня в Диснейленд. Я, конечно, растрезвонила всем в школе. А потом ждала, ждала, ждала, но никакой поездки так и не было.

Такси остановилось у многоквартирного жилого дома. Рози продолжала говорить, уставившись в спинку водительского сиденья:

— Так что я знаю, каково это — быть отвергнутой. — Она повернулась ко мне. — А как ты справляешься с этим?

— Никак. У меня такого никогда не было, — ответил я, решив, что не время заводить серьезный разговор.

— До-о-о-н, — недоверчиво протянула Рози.

Я понял, что придется ответить честно. Ведь рядом со мной был будущий психолог.

— Ну были кое-какие проблемы в школе, — признался я. — Отсюда и восточные единоборства. Но я разработал и более гуманные методы разрешения подобных ситуаций.

— Вроде того, что было сегодня вечером?

— Нет. Я стал делать то, что люди считают забавным.

Рози молчала. Я не мог придумать ничего лучше, кроме как развить свою мысль:

— У меня не так много друзей. Практически их не было вовсе, за исключением моей сестры. К сожалению, она умерла два года назад из-за некомпетентности медиков.

— Что произошло? — тихо спросила Рози.

— Не сумели диагностировать внематочную беременность.

— Дон, — произнесла Рози с искрением сочувствием в голосе. Я поймал себя на мысли, что выбрал правильного слушателя. — У нее… были отношения?

— Нет. — Я предугадал ее следующий вопрос. — Мы так и не узнали, кто мог быть отцом ребенка.

— Как ее звали?

Вроде бы безобидный вопрос, но я никак не мог понять, зачем Рози нужно знать ее имя. Косвенной ссылки вполне достаточно — ведь сестра у меня была только одна. Я вдруг испытал мучительную неловкость и не сразу догадался, в чем ее причина. Потом понял: я не произносил имени сестры со дня ее смерти — хоть и безо всякого умысла.

— Мишель, — сказал я. После этого повисло молчание.