Проект "Вервольф"
Шрифт:
За спиной раздался протяжный стон. Я посмотрел в узкий овал зеркала на лобовом стекле. Водитель очухался и теперь сидел, обхватив голову руками.
— Что произошло? — спросил он слабым голосом, глядя куда-то в пространство перед собой.
— Ты потерял сознание, — ответил я, осторожно принял вправо и встал на присыпанной порошей гравийной обочине. Заглушил двигатель, повернулся к шофёру: — Мы чуть не разбились. Хорошо, серпантин остался позади, а то бы лежали сейчас в пропасти с раздробленными костями или ещё
Последний пункт я упомянул не для красного словца. В годы войны примерно тридцать процентов командного состава Красной Армии не имело навыков управления автотранспортом. Думаю, у немцев с этим дела обстояли не лучше.
— А девушка, что с ней?
— Какая девушка? Я так искренне удивился, что сам Станиславский не посмел бы бросить знаменитое: «Не верю!».
Шофёр поморщился, массируя виски.
— Ну, та, что на лыжах спасалась от лавины.
— Э — э, голубчик, да ты совсем плох.
Я покачал головой, хотел приложить ему руку ко лбу, но передумал: раз не было в вермахте подобных отношений между офицерами и нижними чинами, так и я не буду новые порядки вводить. Ещё ляпнет где-нибудь не к месту о такой заботе, потом проблем не оберёшься. Давно известно: всё, что выходит за рамки обычного, наводит на определённые размышления. В Абвере тоже не дураки сидят: два плюс два сложить умеют. Отдувайся потом на допросе у стервятников Канариса.
— Ты давно медкомиссию проходил? С сердцем, сосудами всё в порядке?
— Да, господин штандартенфюрер, в порядке, — кивнул унтершарфюрер. — Медкомиссия прошлым летом была. — Он опять замычал и схватился за голову. — Не знаю, что со мной случилось.
— Думаю, это от перемены давления. Горы там, всё такое… ну, ты меня понимаешь.
Немец кивнул, но я по глазам видел: ни черта он не понял.
— Ближе к равнине спустились, тут тебя и шарахнуло. Даю отпуск на два дня, отлежись, а потом к доктору. Только не вздумай ему говорить о галлюцинациях, иначе быстро отправят куда следует, а мне толковые шофёры во как нужны. Я чиркнул ногтем по горлу, к счастью, водитель смотрел в пол и не заметил оплошности.
«Внимательнее, Саня, внимательнее, — подстегнул я себя. — Мало что самому надо вернуться в Россию, нужно ещё Марику из-под огня вывести».
Я выпрямился, повернул ключ в замке зажигания, «опель» негромко зашелестел двигателем. Включив передачу, я мельком глянул в боковое зеркало, вывернул руль и плавно сработал педалями.
Колёса зашуршали по мёрзлому гравию, несколько камушков барабанной дробью ударили в днище. Выплюнув облачка белёсого дыма, автомобиль вывернул на дорогу и покатил, быстро набирая скорость.
— Приедем в город, я тебя у площади высажу, — сказал
— Так точно, господин штандартенфюрер.
По Берлину мы ехали молча: мне говорить не хотелось, шофёру тоже было не до разговоров. Он сидел с зелёным лицом и каким-то отсутствующим взглядом.
Я неторопливо крутил баранку, внимательно впитывая панорамы города. За окнами кипела жизнь. Куда-то спешили люди. Женщины всё больше в пальто и шубках, на ногах полусапожки или элегантные ботиночки на невысоком каблучке. Шляпки причудливых форм, в руках сумочки. Мужчины поголовно в фетровых шляпах с поясками на тульях, в мешковатых пальто ниже колена, широких брюках по щиколотку. Цвета однотонные серых и тёмных оттенков. Кожаные ботинки на толстой подошве с круглыми носами и массивными каблуками. Такими, наверное, гвозди хорошо забивать вместо молотка.
Позвякивая колокольчиком, стуча колёсами по рельсам, мирно катились трамваи. Часто попадались смешные двухэтажные автобусы, не такие зализанные с боков, как в Лондоне, а угловатые — будто рубленные топором. Тарахтя моторами, проезжали автомобили, реже грузовики, всё больше роскошные «хорьхи», «мерседесы» да «майбахи». Чувствуется столичный дух.
Идиллию мирной жизни нарушали военные патрули, колонны марширующих солдат с автоматами за спиной, умело замаскированные орудия ПВО и плавающие в небе чёрные точки аэростатов заграждения.
Впереди показался ангароподобный павильон Александерплацбанхов и выбегающая из него стальная река железнодорожной эстакады. «Опель» нырнул в тень этого моста, над головой загрохотало: на вокзал, пыхая паром и протяжно свистя, вкатывался пассажирский состав.
Ещё несколько метров по прямой, и я остановил машину на углу Кайзер Вильгельм и Дирксенштрассе. Справа из сверкающего стеклянными стенами эллинга торчал хвост железной змеи. Она только что перестала ползти и теперь отдыхала, расслабляя стальные мускулы.
Окна последнего вагона чем-то напоминали телевизоры в магазине электротехники. По ним транслировали одну и ту же картинку: длинную цепочку людей. Тёмные фигурки кочевали из экрана в экран, на доли секунды исчезая в зелёных промежутках между ними.
Слева проскрежетал по путям старый трамвай. Едва он вывернул на Вильгельмштрассе, шофёр на заднем сиденье завозился, щёлкнула дверная ручка, в салон ворвалась струя морозного воздуха и шум большого города. За спиной раздался громкий рык, потом смачные шлепки, будто переспелые фрукты шмякнулись на дорогу. Резко запахло кислятиной.