Проект-Z

Галихин Сергей Владимирович

Ингала молчала.

— Ваш муж не одинок в своем поступке, — сказал Салис. — Таких случаев десятки. Нам поручено более детально изучить все подобные эпизоды. Возможно, этому найдется какое-то объяснение.

— Какое тут может быть объяснение, — сказала Ингала и тяжело вздохнула.

— Всю жизнь вместе прожили, а теперь вот… все что осталось.

Она показала глазами на фотографии на столе.

— Все что осталось… Хорошо хоть это есть. Здесь — вся жизнь. Вся судьба.

— Расскажите пожалуйста поподробней, что произошло

в тот вечер, когда вашь муж ушел из дома.

Ингала оперлась о стол локтями, положив руки перед собой сплела пальцы в замок и с силой сдавила их. Несколько секунд она сидела молча, опустив глаза.

— Мы были на даче. Альтак ремонтировал швейную машинку, смотрел телевизор.

В девять вечера я принесла ему миску похлебку.

— Девять часов… Вы точно запомнили время? — спросил Монлис.

— Да, — ответила Ингала. — Было почти девять. По телевизору как раз рекламу показывали перед программой новостей.

Ингала немного улыбнулась своим воспоминаниям. В краешках ее глаз появились маленькие слезинки. Они быстро увеличились и скользнули вниз по серебряной щеке. Улыбка постепенно перетекала в гримасу боли.

— Альтак съел пару ложек и вдруг замер. Я смотрела на него и не понимала что случилось, а он положил ложку в тарелку, встал из-за стола, и вышел из комнаты. Даже плащ не взял. Я спросила ты куда? — он ответил я скоро.

И все. До сегодняшнего дня я про него ничего не знала.

— Когда это случилось? — спросил Салис.

— Две недели назад, — Ингала шмыгнула носом. — День в день. Ума не приложу, что могло случиться?… Чтобы ужинать и вот так, ни с того ни с сего, подняться и уйти.

— Какое у него в тот вечер было настроение? — спросил Монлис.

— Как всегда, хорошее. Альтак вообще оптимист был.

— А вредные привычки у него были?

— Он курил. Но год назад бросил.

— Сам?

— Нет. В каком-то центре при христианской миссии лечился.

— А после лечения в его настроении вы не заметили никаких изменений? — спросил Салис.

— Нет. А почему вы спросили?

— Бросить курить непросто. В редких случаях отвыкание проходит без последствий.

Бывшие курильщики, например, часто начинают прибавлять в весе.

— Нет, — вздохнула Ингала, — не заметила.

Ингала еще двадцать минут рассказывала о последнем годе жизни мужа, о его знакомых, привычках. Имперские сыщики тщетно пытались найти зацепку.

Единственное, что объединяло Альтака с остальными жертвами — лечение при христианской миссии.

— Спасибо что поговорили с нами, — сказал Лоун. — Извините что побеспокоили.

— Примите наши соболезнования, — сказал Монлис.

Имперские сыщики вышли из комнаты, а Ингала продолжила медленно перебирать фотографии, останавливаясь на каждом снимке, маленьком кусочке своей жизни.

— Твари! — сквозь зубы процедил Шальшок, когда они вышли из подъезда.

— Я им устрою культурный обмен.

— Только

попробуй! — Салис дернул Монлиса за рукав. — Я тебя самолично пристрелю.

— Не бойся. Я же сказал, все будет культурно. Как же все-таки гадко на душе, — сказал Монлис, открывая дверь «Фаэтона». — Жила семья и в один миг от жизни остались только фотографии. И дело здесь не просто в несчастной судьбе, а в том, что кто-то так захотел. Дернул за веревочку — дверца и открылась.

— Был на Земле такой писатель, Шекспир… Пьесы для театра писал, — сказал Салис, вставляя ключ в замок зажигания. — Так он говаривал: Весь мир театр, а люди в нем актеры.

— За долго до него это сказал Петроний, — уточнил Монлис. — Но я уверен, что они и не подозревали насколько окажутся правы.

В посольстве Соединенных Шатов Америки на планете Фербис принимали гостей.

Как и было обещано в пригласительном билете публика присутствовала сплошь интеллигентная. Театральные и кинорежиссеры, художники, писатели, артисты, политики, отцы города, члены правительства. Фербийцы и земляне. Дамы, разодетые в вечерние наряды посверкивали камешками на серебряных и белых, изящных и не очень шейках, пальчиках и в ушках. Кавалеры, одетые в смокинги и тофраги, фланировали в ожидании официальной части фуршета, то бишь концерта.

Но вот гостей пригласили в овальный зал. Два солиста и солистка имперского оперного театра спели по паре арий, актер прочел что-то из фербийской поэзии. После концерта художнику Цертелису вручили небольшую денежную премию за чистоту помыслов в искусстве, а журналисту Киселису премию чуть побольше, за мужество и честность, проявленные при выполнении профессионального долга.

После официальной части гостей пригласили к столу. По дорогому ригейскому фарфору застучали серебряные вилки, зал наполнился тихом звоном, шорохом и бульканьем.

— Господин Пельренис, рекомендую вот эту рыбку. В вашем сенате, в буфете, такую не дают.

— Ну, буфет-то наш получше, чем в вашем доме киноактера, господин Ельтакос.

А рыбка действительно, весьма хороша. Но вот тот… даже не знаю как назвать… попробуйте… ну как?

— Да-а-а… повар у них превосходный, — согласился с Ельтакосом Пельренис.

— Но и у нас не хуже. На юбилее у несравненной Улькары мы с Гальерусом…

Мимо прошел негр с подносом в руке, заставленным бокалами с шампанским.

— Голубчик, — успел остановить его Пельренис. — Господин Ельтакос, давайте-ка еще шипучечки выпьем.

Пельренис с Ельтакосом взяли с подноса по бокалу шампанского и негр пошел дальше.

— Господин Ельтакос, вы, говорят, автомобильчик новый отхватили.

— А-а-а… — улыбнулся Ельтакос. — Есть такое дело. — Он сделал глоток и поморщился. — Не люблю я эту кислятину, меня с нее… но с хорошим фербийцем, да по поводу приобретения… бывайте здоровы.

— И вы не болейте.

Бокалы дзынькнули.