Профессионал
Шрифт:
– Вы хотите сказать, дом сохранился до сих пор? – с характерным для него скепсисом спросил де Вилльерс, однако его лицо вспыхнуло от волнения.
– Не спеши радоваться, приятель..– Фонтэн поднял руку. – Да, я отвезу тебя, но там осталась только груда развалин. Я живу здесь сорок лет, и уже в тридцатых не было ни крыши, ни дверей. Здешним кафрам нужны материалы для строительства своих домов. Я не знаю никого, кто помнит первых хозяев.
Покрытый шрамами негр-коса из Транскея, добрых шести футов и шести дюймов ростом, подвез своего хозяина в кресле-каталке к видавшему виды «шевроле» и помог перебраться на сиденье, поскольку ноги у Фонтэна болтались, словно у тряпичной куклы, с тех пор как паралич отнял у него все, что ниже пояса.
– Куда прикажете, босс? – оскалился он.
– К старому дому у каменоломен, Самуэль.
Они проехали по широкому шоссе мимо просторных конюшен, затем по узким грунтовым дорогам, ведущим к виноградникам Фонтэна, которые простирались на восток и на запад, покуда хватало взгляда. Впереди местность начинала плавно подниматься к лесам Токая, окружающим подножие Тэйбл-Маунтин.
От живописного зрелища у де Вилльерса стеснилось дыхание. Это была его родина, но сейчас он подумал, что в любом случае захотел бы поселиться здесь навсегда. Определенно, это было самое прекрасное место на свете.
Однако Вриде-Хойс, когда машина наконец выехала по тряской дороге на открытое место, разочаровал его, оказавшись даже не развалинами, а лишь невысокими горами мусора, поросшими папоротником и густыми бамбуком, где сплели висячие гнезда ткачики. На камнях нежились под солнцем ящерицы, а то, что когда-то было центральным двором, полностью застилал ковер цветущих нерин. Де Вилльерс прошел за бамбуковую рощицу, на лужайку, заросшую дикой земляникой, мхом и молодой шелковицей. На обломке гранитной плиты он с трудом разобрал одно-единственное слово: «ВРИДЕ».
И понял, что его нисколько не волнует исчезновение других де Вилльерсов. Если все его родственники умерли, пусть будет так. Со временем он выкупит эту землю у Фонтэна, построит новый Вриде-Хойс и заведет семью, чтобы продолжить род. И на грандиозность плана ничуть не повлияло то, что его скудных сбережений едва хватило бы на покупку подержанной машины.
С горьких лет, проведенных в ванкуверском приюте, де Вилльерс мысленно твердил себе, как повторяет заветы Моисея еврей, историю своего семейства, которую ему с любовью рассказывали родители, еще когда он совсем маленьким жил на Аляске. Однажды Жан Фонтэн спросил о судьбе де Вилльерсов, первых владельцев Вриде-Хойса, и он ответил чуть ли не машинально, не вникая в смысл собственных слов. О Матье и Анне, прадеде и прабабке, он знал лишь то, что они жили в Южной Африке и были потомками voortrekker [13] . Зато дед был его первым героем.
13
Дословно «первопроходец» (голл.) – так называли потомков голландских поселенцев, которые в тридцатые годы XIX века покинули Капскую колонию, к тому времени уже принадлежавшую англичанам, и отправились в глубь Южной Африки.
В 1897 году, когда отношения с англичанами стремительно ухудшались, младший сын Матье Пиет откликнулся на романтический зов с противоположного конца земного шара, увидев свой шанс сделать состояние во время «золотой лихорадки». Добравшись к осени до Сиэтла, он присоединился к основной массе покорителей Клондайка. На забитом битком колесном пароходике Пиет отправился на север. Маленький Дэнни сотню раз слышал этот рассказ из уст сына Пиета. Клубящийся туман и темно-зеленая вода, огромные ледовые поля, касатки-убийцы и индейские поселения на берегу с причудливыми тотемными столбами. Мимо островов Врангеля, Ситка и Джуно. И вот они наконец добрались до Дайи – узкой песчаной бухты, затопляемой двадцатифутовой приливной волной, погубившей множество золотоискателей, которые тащили годовые запасы продовольствия и одежды от корабля до берега по отмели шириной в милю.
Пиету удалось добраться до суши, и он отправился в кошмарный путь,
К весне 1898 года Пиет со своими запасами добрался до перевала Чилкот, где его ждал подъем на высоту 3250 футов на протяжении четырех мучительных миль. Пиет совершил это изнурительное восхождение тридцать восемь раз. Третьего апреля, когда он в двадцать шестой раз поднимал ношу на перевал, его настигла лавина, покрывшая площадь в десять акров слоем мокрого снега толщиной тридцать футов. Несколько сот золотоискателей смело с вырубленных во льду ступеней, известных как «чешуя». Пиету удалось выбраться из-под завала, но многие так и остались под снегом. Впоследствии там было обнаружено шестьдесят три трупа. «Золотая лихорадка» продолжалась.
На берегу озера Беннет Пиет вместе с четырьмя товарищами смастерил из двух двадцатифутовых бревен суденышко, и когда 29 мая начался ледоход, они присоединились к семи тысячам других подобных лоханок, которые, перегруженные до предела, двинулись на север. Впереди их ждали водовороты, топляки с острыми сучьями, ледяные глыбы, штормовой ветер, поднимавший волны высотой пять футов, и круглосуточный натиск комариных полчищ. Старожилы рассказывали, на Юконе водятся такие огромные комары, что орлы кормят ими птенцов.
На пороге Уайт-Хорс плавсредство Пиета, на котором, к счастью, в тот момент не было его груза, опрокинулось и затонуло, и трое его товарищей погибли. Зиму Пиет провел среди грязи, баров и борделей Доусона. В тот год он не нашел золота, хотя испытывал свою удачу на Бонанзе и в Эльдорадо, на Френч-Хилл и в Чичако.
Летом 1899 года Пиет решил сменить обстановку, поскольку тогда вспыхнула новая «лихорадка» – в Номе. Колесный пароход подвез его и несколько сот других искателей приключений к побережью, но не вплотную, поскольку капитан не был самоубийцей, и после двухнедельного ожидания на мелководье Пиет получил местечко на барже, которая доставила его к берегу. Последние сто ярдов ему пришлось брести по пояс в воде, неся на плечах все свои вещи.
Берег был черным от людей, которые просеивали песок в поисках золота. Ном не признавал никаких законов, кроме физической силы. Не существовало официальных заявок на плоское дно, открывавшееся при отливе, но каждый золотоискатель мог копать не дальше длины черенка лопаты от того места, где находился. Вокруг на много миль не было леса, поэтому Ном состоял исключительно из палаток. Канализация отсутствовала, за посещение общественного туалета приходилось платить десять центов, и их содержимое сбрасывалось в источник пресной воды. Свирепствовали тиф и малярия, а единственный бар принадлежал Уайатту Эрпу. [14]
14
Эрп Уайатт Берри Стрэпп – легендарная личность эпохи освоения Дикого Запада, авантюрист, якобы очистивший несколько поселений от бандитов. Однако серьезные исследования показывают, что в действительности он просто сводил счеты с соперниками.
Пиету хронически не везло, и когда 7 сентября 1900 года его палатку вместе со всеми вещами, как и большую часть Нома, смыл в море сильный шторм, он наконец решил покончить со старательством и поселился в устье Юкона, в рыбацком поселке. Там он женился на санитарке из миссии, и меньше чем через год на свет появился отец Дэниела де Вилльерса…
На де Вилльерса упала тень гиганта-негра. Самуэль выкатил Фонтэна на пустырь.
– Тебе здесь нравится, де Вилльерс? – Фонтэн не дожидался ответа. – С тех пор как меня искалечили сколли, мне нужна крепкая рука, чтобы управлять Ла-Перголью. Что на это скажешь?