Профессия – первая леди
Шрифт:
Мои кровожадные слова, призванные рассеять подозрения, только их усугубили. Мне пришлось доказывать, что я веду речь не о совершенном мной убийстве и не о том, как я избавилась от трупа, а о гипотетической возможности. Подполковник, который беседовал со мной, похоже, не знал, что такое гипотетическая возможность.
– Серафима Ильинична, – изрек он, – если вы имеете ко всему этому безобразию отношение, то вам лучше сделать чистосердечное признание. Суд учтет ваше раскаяние при вынесении приговора!
– О, я раскаиваюсь! – заорала я так, что даже Василиск, непосредственный виновник всей этой
Подполковник придерживался иного мнения. С его точки зрения, я была идеальной подозреваемой – знаменитая писательница убивает любовницу мужа и прячет ее тело у себя в колодце!
– У вашего мужа имеются любовницы? – задал мне вопрос гражданин начальник.
– Смотря у какого, – ввергая полицейского в краску, заявила я. – У меня имелось несколько мужей, каждый из которых содержал целый выводок любовниц. И поверьте, молодой человек, мне пришлось бы заполнить этот колодец трупами наполовину или даже на три четверти, если бы я решилась восстанавливать свою поруганную женину честь и уничтожать пассий всех моих экс-супругов!
– Я не веду речь о всех любовницах, возможно, одна из них досадила вам более других, – рискнул предположить подполковник, которого я опрометчиво назвала «молодым человеком». Полицейскому было далеко за сорок, он то и дело утирал обширную лоснящуюся лысину подозрительно багрового цвета.
– Вам стоит использовать крем для загара, – сказала я и пояснила, видя полное непонимание в глазах подполковника: – Ваша лысина, ее надо смазывать кремом. Кожа на голове очень нежная, и если вы будете подвергать ее прямому воздействию солнечных лучей, непременно заработаете меланому.
Подполковник проигнорировал мою заботу о его здоровье и потребовал дать отчет обо всех пассиях моих мужей.
– Скажу вам честно, я не вела им счет и не записывала их координаты в записную книжечку, – саркастически ответила я. – Мне не было нужды убивать их, наоборот, я благодарна им за то, что они избавили меня от общества моих же мужей. И я им сочувствую – все мои супруги были избалованными, закомплексованными, чванливыми неудачниками. Я бы не только не убила тех женщин, которые увели их у меня, а вручила бы им переходящее красное знамя мыловаренного завода!
Снабдив полицию телефонами своих бывших мужей, я наконец-то осталась в одиночестве и немедленно отправилась в душ, а затем промаршировала в постель, где меня ждал единственный горячо любимый мужчина моей жизни – Васисуалий Лоханкин.
Я заснула, едва коснувшись подушки. На этот раз меня не терзали кошмары, шведский король не вручал мне Нобелевскую премию. Я проснулась среди ночи, сама точно не зная, отчего именно. Василиск храпел на простыне.
Сердце в груди билось как бешеное. Во рту пересохло, а в ушах звенело. Я поняла, что заставило меня проснуться – я слышала, как внизу, на первом этаже, кто-то ходит. Сначала я решила, что это продолжение сна, и уверила себя, что, стоит мне открыть глаза, и я окажусь в залитой дневным светом спальне.
Просидев несколько долгих
Ключа от особняка ни у кого не было. Артем живет в далекой Калифорнии и навещает старушку-маму от силы раз в год, и то всего на несколько часов перед тем, как отправиться в аэропорт. Моя сестра Вероника сейчас на очередном конгрессе в каком-то княжестве на Лазурном побережье (то ли в Монако, то ли в Бертране) представляет результаты своего исследования душевного состояния ВИЧ-инфицированных проституток или что-то в этом роде. Мой братец Илья в Экаресте, на дачу его силком не затащишь, он – дитя городской цивилизации.
Ни у Вероники, ни у Ильи ключей от дома нет. Как нет их у соседей. Так кто же ходит внизу, ввергая меня в панический ужас?
Я отчетливо слышала, как кто-то щелкает выключателями на кухне. Этот некто чувствует себя здесь как дома. И он ничего не боится! Я никогда не испытывала такого страха, как в те минуты. Я сидела, сжимая в потных ладонях простыню, и прислушивалась к каждому шороху. Я не могла двинуться с места, опасаясь, что взломщик (я была уверена, что это вор) услышит меня и бросится в спальню, чтобы устранить ненужную свидетельницу.
Переборов страхи, я опустила затекшую ногу на пол. Осторожно привстала, поморщилась, заслышав скрип половицы. Вор не должен знать, что я проснулась! Я приподняла трубку телефона – но гудков не было. Я едва не выронила трубку. Значит, взломщик все предусмотрел!
Внезапно мне пришла в голову мысль, от которой волосы едва не встали дыбом. Убийца! Убийца несчастной Татианы, которую я нашла в чемодане на дне старого колодца, вернулся! Хотя и прошло с момента убийства около двадцати трех лет, но монстр, который лишил девушку жизни, все еще помнит о своем злодеянии.
Я была в красной ночной рубашке, купленной когда-то во Флоренции, – шелк, рюши и кружева. Жаль, что в комнате нет ничего, что можно использовать как средство самозащиты.
Бочком я проскользнула в приоткрытую дверь спальни. Дверь, которую я задела животом, предательски скрипнула. Я в ужасе замерла.
Будто на пуантах, я осторожно ступила на лестницу. Зачем убийца проник в мой дом? И как ему это удалось? Я точно помню, что, выпроводив полицию, два раза проверила двери и окна – все было закрыто. Это раньше в Перелыгине можно было не запираться на ночь. Старые добрые времена безвозвратно прошли.
Чтобы не сойти с ума от страха, я запела. Вспомнилась назойливая ария Керубино из «Женитьбы Фигаро» на итальянском – все, что осталось в памяти после семи лет мучений в музыкальной школе. Пусть убивец поймет, что я спускаюсь вниз, и… и скроется, туды его в качель!
– Non so piщ cosa son, cosa faccio…
Шумы внизу стихли. И что теперь делать, спускаться навстречу своей смерти?
– …or di foco, ora sono di ghiaccio…
Тут мне вспомнилась еще одна деталь – несколько лет назад я сменила замки во всем доме, старые пришли в негодность, поэтому умельцы поставили мне новые, импортные. А вот замок на кухонной двери остался прежним – что и двадцать пять лет назад!