Профессия – первая леди
Шрифт:
Весняна тонкой куриной лапкой, на запястье которой проблескивали желтые бриллианты (не иначе бизнес с картинами Стефана-старшего приносил им в год пяток кровных миллионов), торжественно перерезала ленту.
Мой подход к посещению музея или галереи – надо как можно быстрее пробежаться по всем залам, чтобы потом иметь право заявить, что увидела все шедевры, а затем отправляться в буфет.
Я так и сделала. Двух минут хватило, чтобы заглянуть в каждое из помещений и удостовериться – все стены в них увешаны творениями д’Орнэ: наследнички явно предвкушают увеличение продаж. Остался последний
В глаза мне бросилось огромное полотно, изображавшее нагую распутницу с рыжими волосами. Стефан был модным художником в начале двадцатого века, малевал по заказу меценатов и миллионеров и не стеснялся откровенной халтуры и заказного творчества. Уверена, что и эта голая красотка из того же числа.
Но что это лежит на полу? Манекен? Да нет же, девица в вечернем платье, а по паркету растекается лужа крови. Меня передернуло – д’Орнэ не постеснялись дешевого пиара, устроили балаган из и без того бездарного вернисажа.
Я подошла к девице. Нет, это не манекен, а живая кровь и плоть. Да еще ж какая! Точеная фигурка – бедняжка трудится над ней по три часа ежедневно и стращает себя малокалорийными диетами. Наверняка на почве погони за красотой и осиной талией заработала себе невроз, язву и перхоть. Вот мне-то хорошо: питаюсь в свое удовольствие экологически чистыми продуктами и не беспокоюсь о весе. Ем я или не ем, он все равно растет.
Физиономия галерейной Барби показалась мне смутно знакомой. Я не большой знаток всех этих виджеев, ведущих MTV, наших и заграничных Бритни Спирс, Кристин Агилер и прочих шакир. Все они для меня на одно лицо, вернее, на одну талию: тощие, вертлявые и безголосые. В настоящей женщине, как учила меня бабушка, все должно быть в идеальной пропорции – ум, страсть и фигура. Как у меня.
Это же дочурка Людославочки Ковтун, моей шапочной знакомой. Она – лидер оппозиционной партии, которая критикует всех и вся, в том числе и нынешнего президента, и основная задача которой – приложить все усилия, чтобы не прийти к власти. Ибо тогда нужно будет нести ответственность перед народом и принимать конкретные, пусть и непопулярные, решения, а так можно заседать в парламенте и на постоянных ток-шоу, параллельно заниматься серьезным бизнесом, работать языком и по большому счету ничего не делать и ни за что не отвечать.
Драгуша Ковтун – моя, мда-с… скажем так, коллега, ведущая одной из «мейнстримных молодежных передач». Показывает всей стране, как куча великовозрастных балбесов куражится под постоянным прицелом кинокамер, ковыряет в носу, совокупляется и ведет идиотские беседы «за жизнь».
И как это Стефан-младший и его мамочка уговорили Драгу, девочку капризную и привыкшую к «сладкой жизни» в объятиях «крутых мэнов», разлечься на полу галереи, да еще в луже искусственной крови?
Я заметила, что лицо Драгушеньки Ковтун является копией лика голопопой ведьмочки на картине. Изящная бронзовая табличка изящно и бронзово гласила: «Картина из цикла «Семь великих добродетелей». «Мессалина» написана Стефаном д’Орнэ в 1912 году».
Но какое сходство! Что-то звякнуло под моими каблуками. Нож, которым якобы прирезали Драгостею. Ах, какая натуральная игра: «наша Пэрис Хилтон», как именуют злые языки
Нож, который я задела ногой, отлетел к стене. Внезапно мне стало дурно. Это же мой нож! Еще бы мне не знать его! Из того самого набора, который украли у меня прошлой ночью. Серебряный, с витой ручкой в виде рыбины с раскрытым ртом и глазами-жемчужинками. Такого второго не сыщешь во всем Экаресте!
Но у меня он был столовый, тупой, а сейчас его лезвие так и блестит под неслышно гудящими неоновыми лампами. Некто заточил его и превратил в орудие убийства.
Я подняла нож. На моих пальцах остались следы густеющей крови. Драга Ковтун не дышала. Это вовсе не живая плоть, как мне показалось вначале. Игра перестала быть таковой – это никакой не розыгрыш, а место жуткого преступления!
В зал вошли спикер Госдумы и экс-министр культуры в сопровождении сановных супруг. Одна из дамочек воздела руки к вздыбленной прическе а-ля маркиза Помпадур и дурашливо завопила, указывая орубиненным пальцем на тело Драгуши.
Вторая супруга присоединилась к ней, а затем хлопнулась в обморок, причем муж не успел подхватить ее, и она осела на пол. Спикер склонился над ней, что-то бормоча. Жена экс-министра продолжала вопить как противопожарная сирена. В зал влетели охранники, а также несколько гостей, которые присоединились к всеобщим завываниям.
– Серафима Ильинична, вы что, не могли найти более подходящего времени и места для совершения убийства? – недовольно спросил меня экс-министр культуры. – Вы нам весь вечер испортили!
Мы с экс-министром давно недолюбливали друг друга. Как-то на программе, которую он ведет по ТВ, я прервала его цветистый монолог о культуре и цивилизации, в котором хороводом кружились цитаты из Данте, Ницше, Хантингтона, Ханны Арендт и прочих философов-писателей, и заявила, что цивилизация – это когда у тебя дома стоит ванна, а культура – если ты ею регулярно пользуешься.
Нож вылетел у меня из рук и со звоном упал на пол. Похоже, я снова влипла в неприятности!
Мои опасения подтвердились. Это был мой второй труп за последние двадцать четыре часа. Мне не пришлось оправдываться в том, что не я прирезала Драгу Ковтун. Полиция обнаружила в мужском туалете следы крови, нашелся свидетель, который видел странного молодого человека в заляпанном кровью смокинге, некоторое время назад спешно покинувшего галерею. Наконец, врач установил, что Драгуша мертва никак не менее получаса.
Мне все равно пришлось давать показания. Я умолчала о том, что нож, которым была убита Драгушка, принадлежит мне и был похищен всего лишь несколько часов назад. Людославочка Ковтун была в краткосрочном отпуске на Мальдивах, до нее пытались дозвониться и сообщить трагическую весть.
В Перелыгино я попала к половине второго ночи. Я тщательнейшим образом проверила все двери, на всякий случай захватила с собой в постель, помимо нового романа Татианы Поляк, топор, который – за неимением мужчины – занял пустующее место в двуспальной кровати.