Профессор бессмертия. Мистические произведения русских писателей
Шрифт:
Он откроется ей во всем, что у него на душе, откроется, к чему он теперь стремится… Он будет умолять ее ему ответить, хотя двумя словами… И если ему суждено выслушать от нее отказ, то, конечно, он заслужил это страшное ему наказание, и ему тогда останется лишь сознавать свое горе, что он, безумец, был так близок от счастья и так ужасно его потерял.
Он напишет еще Елене, что тогда он был совсем не тем, чем стал теперь. Тогда он не понимал, в чем истинное счастье, и гнался только за миражами и иллюзиями… Если же она, во имя христианского чувства любви, простит ему, и если он ей не противен, то пусть позволит ему увидать ее, хотя на несколько минут, и он объяснит ей, какой с ним
Василия Алексеевича охватил порыв сейчас же писать это письмо. Он вскочил со своего ложа, накинул халат, подошел к письменному столу, зажег свечи и стал писать. Написал он письмо без поправок одним махом. Оно вылилось у него легко и свободно. Когда он кончил писать и перечитал написанное, когда он запечатал письмо в конверт и надписал на нем — «Елене Ивановне Ордынцевой в собственные руки», он только тогда свободно вздохнул, и ему сделалось легко на душе. Он вспомнил слова старца относительно женитьбы. Уверенность, что он устроит свое счастие, вернулось к нему. Отец Иларион так упорно советовал ему жениться на этой девушке, и Василию Алексеевичу теперь казалось, что это непременно должно совершиться. Завтра же он отправит письмо к Елене с Захаром.
Василий Алексеевич помолился Богу, прочитал еще раз молитвы, которые он, по совету отца Илариона, читал каждый день перед сном. Когда он кончил молиться и погасил свечи, в окна уже брезжил свет; на дворе рассвело. Успокоенный, лег Сухоруков в свою постель. Крепкий, здоровый сон скоро охватил его.
Проснувшись утром, когда Захар вошел в комнату, Василий Алексеевич встретил его словами:
— Захар, я дам тебе поручение. Надеюсь, ты об этом никому болтать не будешь. Дело тут секретное…
Захар весь насторожился. Он остановился перед барином, ждал приказаний.
— У тебя есть кто-нибудь из знакомых между дворовыми людьми господ Ордынцевых в их усадьбе? — спросил молодой Сухоруков. — Это верст двадцать отсюда… село Горки…
— Есть, сударь, там один, — ответил Захар, — мне кумом приходится… Он повар господский.
— Ну вот и отлично! — проговорил Сухоруков. — Поезжай-ка ты, Захарушка, сегодня к этому твоему куму в гости. Кстати, нынче праздник — Казанская. Я вот тебя на этот праздник и отпускаю к твоему куму, и заодно возьмешь ты от меня письмо для передачи. В этом письме все наше дело и будет… А дело такое: улучи ты минутку, когда барышня Ордынцева будет одна. Поймай там ее, где хочешь; это уж твое дело. Подойди к ней и тихо, чтобы никто не видал, отдай ей это письмо. Попроси у нее ответ и, когда она тебе его даст, возвращайся домой, думаю, коли все это тебе удастся, вернешься ты сегодня вечером, а может быть, и завтра. Так вот, Захарушка, какое это дело… И знать об этом деле будут только трое: я, да барышня Елена Ивановна, да еще ты, мой верный слуга…
— Будет сделано, сударь, — проговорил Захар. — Барышня она хорошая, Бог поможет…
— Возьми это письмо, вот оно, — сказал Василий Алексеевич. Он снял со стола запечатанный конверт и протянул его Захару. — Спрячь его получше и скажи бурмистру, чтобы тебе лошадь дали по моему приказу. Объясни ему, что ты отпросился в гости на праздник и что я тебя отпустил.
Захар взял письмо и положил его бережно в карман.
— Ну, ступай, Захарушка, — напутствовал барин своего слугу. — Постарайся дело получше справить…
Через час Захар выехал из Отрадного с письмом барина к Елене Ивановне Ордынцевой.
Старику Сухорукову было приятно видеть, с какой энергией сын его взялся за хозяйство. Главное, что ему было здесь
Не понравились только Алексею Петровичу некоторые, как ему казалось, странности, которые он стал замечать в сыне. Во-первых, старика Сухорукова удивило то, что сын его отказался от участия в большой охоте с гончими и борзыми — в охоте, которую старик затеял вскоре после возвращения Василия из Пятигорска и на которую он пригласил несколько человек соседей. Как раз в тот день, когда все собрались на охоту, молодой Сухоруков оказался в отсутствии. Он уехал в дальнюю Грязновку и свое это отсутствие потом оправдывал неотложностью хозяйственных дел. Алексей Петрович понять не мог, как это такой страстный любитель охоты, каким был его сын, как он мог перенести подобное лишение.
Затем странным казалось старику, что сын его, когда в Отрадном съезжалась компания гостей, делался совсем не тем, каким он был прежде, то есть веселым рассказчиком, любителем поврать и посмеяться. Он стал, по мнению старика Сухорукова, излишне серьезен. В особенности он делался скучным, когда собутыльники Алексея Петровича начинали щеголять друг перед другом веселыми двусмысленностями и скабрезными анекдотами.
К странностям сына Алексей Петрович отнес и то, что Василий разрешил отраднинским крестьянам выбрать себя в церковные старосты. «И охота Василию навязывать на себя эту обузу! — думал старик. — Мне кажется, — иронизировал он, — сын мой начинает записываться в святоши… И зачем он сдружился с этим глупым попом Семеном? Что он в нем нашел? Понять не могу…»
Но надо сказать, все эти осуждения отцом сына не отзывались до сих пор на их отношениях. Старик Сухоруков по-прежнему любил сына и был с ним по-прежнему хорош. Иногда только отец слегка подтрунивал над «чудачествами» Васеньки.
В тот самый день, когда Василий Алексеевич отправил Захара с письмом к Елене Ордынцевой, Алексей Петрович надумал утром навестить сына на его половине. Он хотел поговорить с ним наедине по одному делу, касавшемуся его лично — оно касалось того женского персонала, которым раньше заведовала Лидия Ивановна, сбежавшая так бесцеремонно из Отрадного.
Старик Сухоруков знал, что в этот день Василий должен быть дома, потому что был праздник — Казанская. В этот день хозяйственных работ не производилось. Молодому Сухорукову незачем было уезжать из дома.
Алексей Петрович застал сына в его кабинете за чтением книги. Молодой Сухоруков так был увлечен чтением, что вовсе не заметил, как вошел к нему отец. Первое, что бросилось в глаза старику при взгляде на книгу, которую читал сын, это необыкновенно большой размер ее, напоминающий размер церковных книг.
— Здравствуй, Василий! — сказал отец. — Что это ты с таким увлечением читаешь?
Увидев отца, Василий Алексеевич сложил книгу, встал, поздоровался с отцом и сказал: — Это одна духовная книга… Я ведь люблю разные духовные вопросы… Тебя, я знаю, такие книги не интересуют…
— Почему не интересуют! — проговорил старик. — Очень интересуют. Покажи-ка мне эту псалтырь-то твою…
Василий Алексеевич подал отцу книгу.
— Экая она толстая! — сказал Алексей Петрович, взяв книгу и раскрыв ее. — И какое мудреное у ней название!.. — Он не без комического усилия прочитал заглавие — «Добротолюбие, или Словесы и Главизны Священнаго Трезвения». Батюшки мои, какие тут страшные слова! — воскликнул он. — Это что же такое, трезвение? Это против пьянства, что ли, тут написано?..