Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей
Шрифт:
— На дереве на той стороне улицы?
Кивок.
Совсем недавно я сам прятался под тем деревом. Когда Ласситер меня оглушил, сгущались сумерки, теперь же на Стритхем опустилась ночная тьма.
— Сколько их?
Янки поднял четыре пальца. Потом продемонстрировал ещё три, чуть помахав при этом рукой. Значит, на улице точно четверо (мормоны из колена Данова?), а с ними, возможно, ещё трое.
Что ж, я выходил живым и из более серьёзных передряг. Да и Ласситер тоже, как я понял из зачитанной Мориарти характеристики.
— Самое время устроить ваш знаменитый оползень.
— Угу, —
Дреббер поведал нам, как его банда загнала Джима Ласситера на вершину горы и тот спустил на преследователей каменную лавину. Этакие душещипательные подробности, словно из грошового приключенческого романа.
А сам Дреббер? А Стэнджерсон? Они были там?
У меня появилось устойчивое подозрение: видимо, бандиты из колена Данова хорошенько поразмыслили над контрактом с компанией «Мориарти и К°» и решили не отстёгивать двести тысяч гиней за какую-то жалкую работёнку на один вечер. На самом деле они вовсе не так уж сильно боялись Ласситера — просто не знали, как выследить его и женщин в совершенно чужом городе. Поэтому и заявились к нам. И тут профессор, жаждавший продемонстрировать всем свой чертовски острый ум, во всеуслышание объявляет, где искать Лоуренсов. Ему даже в голову не пришло, что Душегуб окажется меж двух огней. С другой стороны, Мориарти отнюдь не шутил, когда говорил мормонам о «высшей справедливости». Эта мысль служила мне в ту минуту единственным утешением. Головорезы из колена Данова нарушили договор, и за это профессор наверняка вырежет всю шайку до последнего человека (а также до последней лошади и последнего пса), а потом ещё устроит в Солт-Лейк-Сити эпидемию холеры, которая выкосит вообще всех Святых последних дней.
Но я-то, разумеется, буду уже мёртв.
Мы с Ласситером стояли по обе стороны от окна и вглядывались в темноту.
Снова раздался выстрел.
В соседнем доме что-то грохотало. Распахнулась дверь, и на мостовую легла полоска света. В ней оказалась массивная фигура в «рабочей униформе» — красном островерхом капюшоне с прорезями для глаз, стянутом у горла завязочками. Ряженый на мгновение застыл, а потом попятился обратно в темноту, но Ласситер успел его снять (причём попал прямо в глаз). Мужчина рухнул, словно марионетка, у которой обрезали ниточки.
Из дома вышел рассерженный лысый мужчина в стёганом халате. Он явно собирался громогласно пожаловаться на нестерпимый шум и весьма удивился, обнаружив у себя в палисаднике мёртвого бандита в красной маске, прямо под вывеской «Рекламным агентам и торговцам вход воспрещён». Сосед оторопело огляделся по сторонам:
— Какого дьявола…
И тут его кто-то подстрелил. Ой, неужели я? Какая досада. Всегда сначала стреляю, а потом думаю.
Ласситер бросил на меня укоризненный взгляд.
В домах по всей улице немедля опустились занавески.
Незадачливому соседу пуля лишь слегка задела руку, но он тем не менее завопил. Единомышленники, которые совсем недавно вместе с ним ходили призывать Лоуренсов к порядку, заткнули уши ватой и разошлись по постелям.
Так что мой выстрел не пропал даром.
Ласситер выглянул в окно, выискивая новую цель.
Со своего места я легко мог бы выстрелить
По всей видимости, колёсики в моей голове крутились слишком громко.
— Элджи, — протянул американец, как бы ненароком целясь в меня из револьвера, — ты как насчёт того, чтобы выскочить на улицу и отвлечь огонь на себя?
— Не очень.
— Так я и подумал.
В комнату влетела очередная дымовая шашка. Теперь ей не мешали ни стёкла, ни занавески, и она покатилась прямо по ковру, испуская волны густого зловонного дыма. В этот раз запалу предварительно дали прогореть.
— Здесь имеется задняя дверь? — поинтересовался я.
Ласситер презрительно покосился на меня.
Да, банда из четырёх человек с лёгкостью возьмёт такой дом в оцепление.
Джейн взирала на Ласситера — с таким выражением на лице преданная жена первопроходца надеется, что муж сбережёт последние пули и не даст своим женщинам угодить в лапы краснокожим. Никогда не мог понять, почему бы этим курицам, любительницам крытых фургонов, просто не застрелить в спину набожных муженьков, а потом не выучиться шить одеяла из шкур и плодить краснорожих детишек. С другой стороны, я всегда отличался своеобразными представлениями о морали.
Послышались надрывные звуки: пули угодили в фортепиано.
— Но мы же в Англии, в Лондоне, — ужаснулась Джейн. — Мы уехали от всего этого. Здесь не должно было случиться ничего подобного.
Ласситер оглянулся на меня.
Мы оба прекрасно понимали: подобное случается повсюду. Несмотря даже на живые изгороди и лежащую на фортепиано песенку про канареек. Им бы лучше залечь на дно там, где подобные ситуации не редкость. В малинах на улице Олд-Яго или возле площади Севен-Дайлс почти всегда есть проверенные лазейки и пути к отступлению.
Из шашки продолжал валить дым, загорелся ковёр.
Возле каминной решётки лежало пустое ведро. Именно из него они вечером залили огонь в камине. По моей вине.
Ласситер принялся жевать ус. Этот жест выдавал его: американец готов сорваться.
— Попробую через переднюю дверь.
— Но тебя же точно убьют, — испугалась Джейн.
— Угу. Но, быть может, я прихвачу нескольких с собой. Тогда вы с малюткой Фей сумеете улизнуть. Джейн, ты богата. Купи вот этого человека, а потом других таких же. Окружи себя наёмными стрелками и детективами. Терпение у колена Данова истощится раньше, чем твоё золото.
Я снова выглянул на улицу. Возле крыльца соседнего дома по-прежнему валялся стенающий мужчина, но мёртвого бандита успели куда-то оттащить.
Теперь по гостиной вели огонь уже из двух мест. Стреляли не для того, чтобы попасть, скорее чтобы действовать на нервы.
Один из них забрался на крышу — мы слышали его шаги.
Ласситер зарядил два кольта с щегольскими рукоятями. К ним бы ещё кобуры, чтобы эффектно выхватывать, но сейчас приходилось просто держать оружие в руках. Двенадцать выстрелов. Семерых, может быть, и уложит. Но как бы ни был хорош американец, его изрешетят пулями. Наверное, и я успею всадить парочку ему в спину, когда он героически выскочит из «Лавровой ветви». Скажу, что рука дрогнула.