Профессор по вызову
Шрифт:
— Нет, они сейчас в Европе… — объяснила я, глядя всё туда же, словно привороженная. — Только уже не в племени… Хотя думают, что в племени. Они даже наколки себе делают. Племенные…
— Погоди, Птичкина, ты меня запутала. Так они в племени или в Европе? И причем тут Грета Тумберг?
Уже начав поглаживать вздутую эрекцией ткань, рука остановилась. Потом поднялась и щелкнула пальцами, привлекая мое внимание. Магия члена под бордовыми боксерами рассеялась, и я резко подняла глаза.
— А?
Профессор
— Я спрашиваю, Птичкина, причем тут Альфред и Грета Тумберг? И какое отношение эти двое из ларца имеют к египетским иммигрантам? Которые в Европе. Или… в племени? Ты серьезно думаешь, что вся эта безумная чехарда похожа на научный доклад, достойный завтрашней конференции?!
Из меня словно воздух вышел — обмякнув всем телом, я уселась на собственные пятки и колени и закрыла глаза, понимая, что полностью потеряла ориентацию.
— Я сдаюсь, — призналась, трогая ладонями горящие щеки.
— Я жду, — в тон мне ответил Максим Георгиевич.
Всё ещё с закрытыми глазами, шумно сглотнув, я потянулась рукой к пуговицам на рубашке. Одну за другой я расстегивала эти маленькие пуговички, чувствуя на своей коже его взгляд — гладящий, прожигающий… профессиональный. В какой-то момент мне показалось, что я услышала стон — короткий и будто бы задушенный.
Вряд ли — тут же одернула себя. Выдаешь желаемое за действительное, и только. Станет он стонать от того, что кто-то рубашку снимает…
Боже мой, я действительно это делаю! Действительно снимаю эту чертову почти-прозрачную рубашку, стаскиваю ее, расстегнутую, с плеч и позволяю упасть на кровать, оставаясь в одном только лифчике!
Это всё равно что у доктора в кабинете! — пыталась успокоить зачинающуюся в груди панику. Он ведь профессионал, он таких, как ты, каждую ночь по две, а то и по три видит!
Осторожно, по одному, я приоткрыла глаза… и чуть не вскрикнула — нет, это не всё равно что «у доктора в кабинете»! Доктор не смотрит на вас так, будто сожрать готов, не сжимает одной рукой кромку дивана, а второй — собственный член, рвущийся из-под боксеров!
— Уберите руку! — вырвалось у меня. Как-то интуитивно я вдруг поняла, что он близок к тому, чтобы всё это закончилось — уж слишком тяжело вздымалась его грудь и слишком расширены были зрачки, нацеленные на мой белоснежный лифчик.
Поморгав, профессор медленно снял левую рука с дивана, укладывая ее на живот.
— Не эту! — люто краснея, поправила я, кивком указывая на его пах.
Вторая рука неохотно разжалась, отпустила бордовый холм, и Максим Георгиевич наконец выдохнул, с трудом успокаивая дыхание.
— По-моему… нам… не мешало бы выпить, — произнес он почти ровным голосом. — Мне, во всяком случае.
Я оцепенело кивнула, соглашаясь с ним.
Встав и
— Чёрт, одно пиво… — пробормотал, изучая его содержимое. — Я не пью ваше грёбанное пиво…
Немного придя в себя без его жаркого взгляда на мне, я крякнула, привлекая к себе внимание.
— Вообще-то… есть еще кое-что…
Закрывая грудь руками, слезла с кровати, бочком-бочком обошла его и скрылась в ванной комнате, куда утащила ранее свою дорожную сумку.
Нет, я не алкоголик. Но от мысли, что я сейчас заглушу свою нервозность доброй порцией мартини, который успела прикупить в Дьюти-фри, у меня буквально затряслись руки.
Вот она голубушка! — с ликованием в душе я вытащила на свет высокую, темную бутылку с белой наклейкой.
— Стаканы есть? — наблюдая за мной от двери, по-алкоголически быстро спросил Максим Георгиевич. И сам, не дожидаясь моего ответа, шагнул в глубь комнаты, к маленьком столику, сервированному для кофе — откуда вернулся через секунду с двумя простыми, стеклянными стаканчиками, какие можно найти в любой уважающей себя гостинице.
Мгновенно откупорив бутылку — благо, штопор не понадобился — наполнил оба стакана до середины и протянул один из них мне.
— «Тыканье» от студентов я не приветствую, Птичкина, поэтому без бруденшафта. За твое здоровье! — без лишних слов, легко чокнувшись со мной, он поднял стакан и опрокинул его в себя одним большим глотком.
Завороженно следя за его прыгающим кадыком, я тоже поднесла к губам стакан.
— С Валентином… — пробормотала еле слышно, поздравляя больше себе, чем его.
Да уж… Такого Праздника Всех Влюбленных у меня еще не было. Даже и не знаю, благодарить за это Леську или ругать. Зависит от того, чем кончится этот безусловно томный вечер…
Допив, я поставила стакан на полочку над раковиной, повернулась и попыталась просочиться мимо профессора, стоящего в проеме ванной. На какую-то секунду мы застряли и мой почти голый торс оказался прижатым к косяку его высоким, поджарым телом.
Втянув живот, я замерла, словно мышь перед хищником, готовым ее сожрать.
Он же сузил глаза, не глядя отставил свой стакан куда-то на раковину и упер обе руки в стену чуть выше моей головы. И начал медленно приближать своё лицо ко мне, уставившись на мои губы, как на долгожданный и заслуженный приз.
— В-ваша очередь! — пролепетала я, вся подбираясь и понимая, что если сейчас не остановлю его, то мы пройдем точку невозврата, и из Турции я уеду уже без девственности.
Максим Георгиевич замер на полпути и нахмурился, явно не понимая, о чем я.
— Что?