Профессор по вызову
Шрифт:
Я еще больше вжалась в косяк двери, но на попятную не пошла.
— Ваша очередь ч-читать мне лекцию, а мне вас… отвлекать! Вот!
И всё-таки икнула от страха.
Глава 7
Первой реакцией на предложение этой нахалки было удивление. Она что, уже пьяная? С пары глотков мартини? Или, как и он, успела принять до его прихода? Вроде бутылку только что откупорили…
В любом случае, было понятно, что девчонка считает, что вправе ставить ему какие-то
— Я не нанимался тебе лекции читать, Птичкина… — начал было он.
Поиграли и хватит — хотел добавить раздраженно. Ложись на кровать и раздвигай ноги. Можешь заодно рот раскрыть — я сам решу, куда тебе вставить…
Но он не успел произнести и слова. Поднырнув под его локоть, девушка шмыгнула к дивану, потом обратно к кровати — словно не могла решить, где ей продолжать трепать ему нервы…
— Идите туда! К окну! — приказала вдруг ему, обернувшись. — Там место будто у доски. А я буду тут, вас слушать.
И схватила стул, разворачивая его сиденьем к окну, явно собираясь сесть на него — обычным образом, а не седлая, как делала раньше по его приказу. Не двигаясь, Максим следил за ней, чуть приоткрыв рот. Нет, она точно пьяная…
И снова захотелось потребовать, чтобы она перестала валять дурак и тратить его время. И так уже настолько возбужден, что придется сначала кончить ей хоть куда-нибудь и уже потом заняться этой вертихвосткой всерьез.
И снова он не успел и звука произнести, онемело наблюдая за тем, как усевшись на стул и протянув руку себе за спину, Птичкина нащупала застежку от собственного лифчика и медленно, явно красуясь перед ним, расстегнула его, оставляя лифчик висеть исключительно на лямках и, собственно, полушариях груди. Ее красивой, пышной, гордо стоящей груди крепкого третьего размера.
Почти не глядя, Максим Георгиевич подобрал один из отставленных на раковину стаканов, вновь наполнил его и отхлебнул два или три раза — раз она пьяная, значит и ему ничего не мешает… не заметит.
Всё так же безотрывно глядя ей в спину, поправил слишком растянувшуюся ширинку — чтобы не так больно врезалась в плоть — и пошел туда, куда она показывала. Он должен видеть эти почти голые сиськи спереди. Даже если ради этого ему придется, стоя с дурацким видом у окна, читать какую-то лекцию…
Но как только он выиграет — о, он умеет абстрагироваться от постоянно соблазняющих его студенток, иначе бы давно уволился к черту! — как только он выиграет… сорвет с нее этот чертов болтающийся лифчик собственными руками!
Багинский чуть не застонал, представляя, что он сделает с этими божественными сиськами потом… как будет мять их обеими ладонями, восторгаясь напряженными, колкими сосками, царапающими ладонь и застревающими промеж пальцев…
Он еле остановил свою руку, уже тянущуюся вниз, к боксерам.
Стоп. Немедленно остынь, похотливый ты кобель!
Надо настроиться на серьезный лад, иначе придется стаскивать
Едрить твою за ноги — в штанах уже колом стоит от всех этих фантазий! И как тут лекцию читать? Он даже темы возможные забыл! Вся голова в сиськах и письках…
— Я жду, — повторив его прежний тон, иронично напомнила о себе Птичкина, сидя на стуле со сложенными на коленях руками, словно прилежная, маленькая ученица. Чуть поежилась от холода, уронив с плеча одну из бретелек, и поерзала почти голой попой по стулу, устраиваясь поудобнее.
Багинский чуть не взвыл, представляя себе эту ёрзающую попу у себя на коленях, а потом и всю Птичкину, посаженную задом к нему прямо на член — без трусов, лифчика, но обязательно в чулках, как настоящую шлюху, коей она, собственно, и являлась.
— Добрый вечер! — рявкнул так зло, что сидящая перед ним полуголая студентка ойкнула и подпрыгнула от неожиданности. И потеряла еще одну бретельку от лифчика. Теперь он держался исключительно на объеме ее сисек.
— Д-добрый вечер, профессор! — не растерялась, несмотря на испуг, Птичкина. — Про что у нас сегодня лекция?
Про твою задницу! — чуть было не заорал он, сжимая кулаки.
Как человек образованный, он понимал, что просто делегирует на нее свою злость, или по-простому говоря — переводит стрелки. А должен, на самом-то деле, злиться исключительно на себя — потому что сиськи… то есть Птичкина не виновата в том, что сиськи… в том, что у него в голове нет ни одной сись… то есть мысли, а вместо научных сисек… тьфу-ты, статей… одни… сиськи!
Твою ж МАТЬ!!
Зарычав, Багинский зажмурился и несколько раз вдохнул и выдохнул, заставляя себя вспомнить, о чем он читал хотя бы вот в самолете, пока летел сюда.
— С вами всё в порядке, профессор? — невинным голосом спросила эта негодница, которую он уже давно должен был иметь во все ее замечательные отверстия — вместо того, чтобы заниматься этой… клоунадой!
Однако теперь это было делом принципа. Неужели он настолько поплыл от пары каких-то сисек — пусть и весьма привлекательных — что не сможет и слова по делу сказать? Неужели его хваленый контроль над собой ничего не стоит?
Устыдившись, он постарался взять себя в руки и загробным голосом, представляя перед собой скучающие лица первогодок, произнес.
— Сегодня, господа студенты, мы обсудим статью профессора… ммм… Лившица, Пенсильванского университета, о значимости устной истории в сохранении традиций малых народов.
— Так нечестно, профессор, — робко перебили его с первого ряда.
Он открыл глаза и сердито уставился на полуголую Птичкину, которой по определению среди его первогодок быть не должно.