Профессор желания

Рот Филип

Чипс, Дональд, Эдгар, Брайан, Колин… Я уже не реагирую, не задаю никаких вопросов, не выражаю ни малейшей симпатии, любопытства или интереса. Я уже давно выслушал все, что мог, о гонконгских гомосексуалистах, которые «обожали» ее. Я лишь слегка удивлен, что должен присутствовать при этой необыкновенной встрече. Она плотно прикрывает глаза, словно хочет стереть меня на мгновенье из вида, чтобы не сорваться.

— Не говори со мной так. Оставь свой ужасный тон. Он был самым близким моим другом. Он сотни раз спасал мне жизнь.

«А зачем ты сотни раз рисковала своей жизнью?» — думаю я. Мне удается сдержаться и не ответить на обвинения и прокурорский тон, которым они были высказаны, потому что я знаю, что

больше злюсь по поводу того, что она делает сейчас, чем по поводу ее прошлого, которое я должен был научиться игнорировать или принять, хотя и без восторга, еще много лет назад… По мере того, как тянется вечер и Гарланд все с большим воодушевлением пускается в воспоминания, я начинаю задумываться над тем, что, возможно, она пригласила его к нам, чтобы я понял, с каких вершин она упала в своем безумном решении соединить свою судьбу с таким старомодным чудаком, как я. Не знаю, таково ли было ее намерение, но, во всяком случае, выглядело это именно так. Я не был для них жизнерадостным Чипсом с легким характером. В их глазах я был учителем откуда-то из викторианской эпохи, которого мог расшевелить только взмах трости или щелканье хлыста. В тщетной попытке не быть таким благочестивым строгим формалистом, я пытаюсь поверить в то, что Элен просто показывает этому человеку, который так много для нее значил и был к ней так добр и который сам только что пережил серьезный удар, что все в ее жизни хорошо, что она и ее муж живут в комфорте и согласии, и ее покровитель не должен больше о ней беспокоиться. Да, Элен просто играет, как сделала бы любая преданная дочь, чтобы скрыть от любящего отца жестокую правду… Короче, может быть, такое простое объяснение присутствия Гарланда здесь кого-нибудь бы и удовлетворило, но это выше моего понимания, потому что теперь, когда жизнь с Элен потеряла всякий смысл, я уже не понимал, в чем заключается истина.

В свои семьдесят, утонченный изящный Гарланд по-юношески обаятелен. Он производит впечатление человека, умудренного опытом, и, в то же время, в нем есть что-то мальчишеское. Его лоб кажется таким хрупким, словно его можно разбить, стукнув по нему ложкой, а его щечки — маленькие, круглые и глянцевые — делают его похожим на гипсового Купидона. В расстегнутом вороте рубашки виднеется светлый шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи. Шарф почти полностью скрывает шею и морщины на ней, выдающие его возраст. На этом странно моложавом лице только глаза выдают печаль. Теплые, карие, по которым можно понять его чувства, в то время, как из-за сильного акцента уловить даже подобие грусти в его голосе невозможно.

— Ты знаешь, ведь бедного Дерека убили.

Элен не знала. Она подносит руку ко рту.

— Как? Дерек, — говорит она, повернувшись ко мне, — был коллегой Дональда. В чем-то глупый и бестолковый, но с таким золотым сердцем, правда.

Мое безучастное выражение заставляет ее снова обратиться к Гарланду.

— Да, — подтверждает ой. — Он был таким милым человеком, я был очень к нему привязан. Он мог болтать и болтать, бесконечно. Но стоило только сказать ему: «Дерек, хватит» — и он замолкал. Двое китайских парней решили что он им мало заплатил, и спустили его с лестницы. Они сломали Дереку шею.

— Какой ужас. Бедный, бедный человек. А что, — спрашивает Элен, — стало со всеми его животными?

— Птицы подохли. От какого-то вируса, который они подхватили через неделю после того, как он был убит. А зверюшек приютила Мэдж. Мэдж приютила, а Патриция взяла на себя уход за ними. Они ведь сейчас вместе.

— Опять?

— О, да. Чипс год назад ушел от Мэдж. Она чуть не свела с ума бедного парня, она бывает порой такой невыносимой.

Элен снова пытается ввести меня в курс дела. Она объясняет, что Мэдж и Патриция, у которых дома на берегу залива недалеко от дома Дональда, в сороковые годы были звездами

английского кинематографа. Дональд перечисляет названия фильмов, в которых они снялись. Я послушно киваю, но из попытки улыбнуться ничего не получается. Помог взгляд, который Элен бросила на меня.

— А как Мэдж сейчас выглядит? — спрашивает Элен.

— Ну, когда она пользуется косметикой, она все еще смотрится замечательно. Хотя, конечно, ей уже нельзя носить бикини.

— Почему? — спрашиваю я, но, кажется, оба они меня не слышат.

Вечер кончается тем, что Гарланд, теперь уже немного опьяневший, держит Элен за руку и рассказывает мне о знаменитом маскараде, который имел место на расчищенной от джунглей поляне маленького острова в Сиамском заливе. Этот остров находится на расстоянии километра от южной оконечности Таиланда и принадлежит одному его другу-тайцу. Чипс, который делал костюм для Элен, решил сделать его белым, похожим на костюм Ивана-царевича из «Жар-птицы».

— Она была восхитительна в шелковой казачьей рубашке и шелковых шароварах, заправленных в мягкие серебристые сапожки. На голове — серебристая чалма с бриллиантовой брошью. А вокруг талии — пояс, расшитый изумрудами.

Изумрудами? А кто их купил? Наверное, Каренин. Интересно, а где этот пояс сейчас? Что тебе пришлось возвратить, а что оставила? Что у тебя уж точно осталось, так это воспоминания.

— Маленькая тайская принцесса разразилась слезами, когда увидела ее. Бедная малышка. Чего только на ней не было, она думала, что все попадают в обморок, а настоящей королевой в ту ночь была эта замечательная девочка. Какая поднялась суматоха! Элен никогда не показывала вам фотографии? У тебя есть те фотографии, дорогая?

— Нет, — говорит она. — Уже нет.

— О, как жалко, что я не захватил моих. Но я не мог себе представить, что увижу тебя — я ничего не соображал, когда уехал из дома. А помнишь маленьких мальчиков? — спрашивает он, отпив изрядное количество бренди из своего бокала. — Чипс, конечно, раздел местных мальчишек. Кроме скорлупы кокосовых орехов на интересном месте и елочной мишуры на шее, на них ничего не было. Ну и зрелище они являли собой, когда дул ветер! Когда причалила лодка с гостями, эти маленькие существа приветствовали гостей и повели нас по освещенной факелами тропинке на поляну, где должен был состояться праздник. Господи Боже, Мэдж пришла в платье, которое Дерек надевал на свое сорокалетие. Вечно она на всем и экономит. Она вечно всем недовольна и утверждает, что ее и постоянно все обворовывают. Так вот, она сказала:

«На такой праздник нельзя идти в чем попало, надо надеть что-то необыкновенное».

Я возьми, да и скажи ей в шутку:

«А почему бы тебе не надеть платье Дерека? Оно белое, шифоновое, украшенное бриллиантиками и с длинным шлейфом. А на спине глубокий вырез. Ты будешь в нем неотразима, дорогая».

А Мэдж говорит:

«Как может оно быть вырезано на спине, Дональд? Как мог Дерек его надевать? А как же его волосатая спина?»

А я отвечаю:

«О, дорогая, он бреется раз в три года».

— Понимаете, — говорит мне Гарланд, — Дерек был похож на гвардейского офицера — стройный, элегантный, с розовой кожей, на которой почти не было волос. Вы должны видеть одну фотографию Элен, Дэвид. Я вам ее пришлю. Очаровательные туземные мальчишки в этой елочной мишуре ведут ее, сошедшую с лодки. Шелк прилип к ее длинным ногам. Она была — само совершенство. А ее лицо! На этой фотографии ее лицо классически красиво. Я пришлю ее вам. Она должна быть у вас. Она была самой восхитительной из всех. Как только Патриция ее увидела — а это было на одном из обедов у меня дома, и эта дорогая девочка была в обычном платье — она сразу же сказала, что у Элен все задатки кинозвезды. Она могла бы быть звездой и сейчас, у нее по-прежнему есть для этого все. И всегда будет.