Профессор Жупанский
Шрифт:
Профессор сделал нетерпеливый жест. Он готов был взорваться яростным гневом, но понимал: надо сдерживаться. Прижав большой палец правой руки к запястью левой, считал пульс. Сейчас главное — выдержка. Да, да, выдержка. Крик здесь ни к чему. Ведь он пригласил Линчука не для того, чтобы еще больше рассориться. Цель приглашения — найти компромисс или хотя бы путь к нему, достичь, пусть временного, примирения на кафедре.
Доцент глядел теперь не в пол, а прямо на своего бывшего учителя. Он не видел, как от волнения Жупанский вцепился в ножку кресла своими сухими, жесткими пальцами.
— Давайте попытаемся оценить деятельность
Жупанский почувствовал новый прилив злой иронии: «Ну, ну, мужлан, раскрой секреты своей академической мерки! В чем она заключается? Но не забывай, что ты не на собрании, где можно нести всякую ахинею». Вслух же сказал другое:
— Ну, видите, Николай Иванович, вы отчасти уже согласились со мной. — Станислав Владимирович расплылся в улыбке. — Тонкости политики, признаться, я не всегда понимаю, но что касается академической мерки, то тут...
Профессор развел руками, давая понять гостю, какая меж ними дистанция.
Линчук усилием воли подавил подымавшуюся в груди волну неприязни к профессору, улыбнулся, ощутив холодное спокойствие.
— Сторонникам и поклонникам Грушевского я всегда задаю один и тот же вопрос: какими доводами вы подтвердите его фундаментальный вклад в академическую науку?
— Ну что ж, — проговорил Станислав Владимирович, победно взглянув на Линчука, — я могу повторить вам факты, которые вы найдете в любой энциклопедии, в любой статье об академике Грушевском. Начнем с колоссальной источниковедческой базы. Грушевский использовал новейшие для его времени данные археологии, этнографии, филологии. Он опубликовал обширный документальный материал, добытый в архивах многих стран. Он поистине ученый с мировым именем.
Жупанский замолчал, как бы прислушиваясь к собственным словам, только что произнесенным им. Эти слова ему нравились, он был готов их даже повторить. Но интересно, что скажет «оппонент».
— Станислав Владимирович! — начал медленно гость. — Я не оспариваю того факта, что Грушевский обладал удивительной работоспособностью, что ему помогала блестящая память. Но что нового внес Грушевский в историческую науку, в историческую теорию?
Профессор снисходительно улыбнулся.
— Отвечу, Николай Иванович, отвечу! Он одним из первых отбросил норманнскую теорию происхождения Руси, Русского государства и уже этим заслужил благосклонность всех восточнославянских народов. Согласны, Николай Иванович?
— Эти высокие слова справедливее было бы отнести к Ломоносову! Но допустим. Киевскую Русь Грушевский у норманистов отобрал, зато Москву отдал татарам, Азии... А Киевскую Русь вообще называл чисто украинским образованием.
Понимаю, некоторым нашим хуторянам льстит такая, с позволения сказать, гипотеза.
Но они не замечают дьявольского коварства уважаемого академика. Ведь по Грушевскому получается, что цивилизовали восточнославянские народы хазары. Вот вам и «новаторство»! Вместо государственности северных разбойников нам подсовывают культуру южных спекулянтов и работорговцев. Да это же чисто масонская уловка! А наши ученые умники подхватывают эти антипатриотические идейки, не зная по простоте душевной, кому служат! Но вы-то понимаете, какого троянского коня подсовывает нам Грушевский!
Станислав Владимирович угрюмо молчал. Он не ожидал, что Линчук коснется таких щекотливых сторон деятельности
Между тем гость все больше и больше вдохновлялся. Он словно забыл, что находится в кабинете своего уважаемого учителя, чьи чувства всегда старался щадить.
— В Истории украинской литературы, в первом ее томе, как вы знаете, дорогой Станислав Владимирович, хазарскую теорию происхождения украинцев Грушевский называет своим именем. Культуру хазарского каганата он объявляет плюралистической, а антов, то бишь восточных славян, — прилежными учениками хазаров. Неужели вы согласны с такой трактовкой, Станислав Владимирович?..
Слова кололи, будто острые гвозди. Однако профессор сдерживался, заставлял себя молчать.
Николай Иванович встал с кресла, потушил окурок сигареты, начал ходить по комнате, которую сам хозяин называл маленьким историческим музеем. Действительно, кабинет напоминал музей. На стенах висели портреты прославленных вождей украинского казачества, кошевых атаманов Запорожской Сечи. Над рабочим столом профессора — большой портрет Богдана Хмельницкого. Линчук остановился перед портретом.
— Или вот зачем, спрашивается, Грушевский выставлял гетмана Ивана Выговского прямым продолжателем дела Хмельницкого? Разве это не передергивание фактов?
Хозяин молчал, Линчук улыбнулся и, снова прохаживаясь по кабинету, принялся осматривать его достопримечательности.
Боковая стена до самого потолка была уставлена книгами. Здесь же стоял широкий шкаф, за стеклянными дверцами которого разложены старинные вещи: иконки, казацкие кубки, оружие, огромная люлька (с такой трубкой обычно изображают на иллюстрациях Тараса Бульбу), разрисованная посуда, писанки — раскрашенные пасхальные яички. На отдельном миниатюрном столике резная композиция — на лесной опушке Олекса Довбуш, а за ним несколько опришков в расшитых своих кептариках. Эту фигурку из дерева Станислав Владимирович приобрел еще перед фашистской оккупацией у знакомого резчика-гуцула из Косова.
Пройдясь несколько раз вдоль и поперек кабинета, Линчук выжидательно посмотрел на профессора, который тоже, кажется, не собирался продолжать разговор. С каждой минутой молчание становилось все более гнетущим. Это уже противоречило правилам гостеприимства. В глубине души Жупанский понимал: игра с Линчуком закончилась неудачей. Разве такого привлечешь на свою сторону? Но нужно по крайней мере выяснить, до какой степени его ученик готов пойти хотя бы на незначительный компромисс...
— Я внимательно вас выслушал, Николай Иванович, и хочу еще послушать, — проговорил, насколько мог мягко, Станислав Владимирович. — Прошу вас, продолжайте.
Линчук вздохнул, будто подчеркивая нелегкость своего положения. Потом встряхнул головой, заговорил неторопливо:
— У меня одно стремление, Станислав Владимирович... Говорю это вам как дорогому для меня человеку. Поймите: история Украины для Грушевского и его сторонников была средством, а не благородной целью. Его теории служили и служат идейным оружием в руках предателей украинского народа. Неудивительно, что всякие мельниковцы и бандеровцы хватались за эти идейки, как черт за сухую ветку...